Жогин с деланной серьезностью спросил Ячменева:
— Как вы смотрите, сержант, извиним?
— А что делать? Не исключать же его из нашего научного общества? — шутливо ответил Ячменев.
— Верно, исключать нельзя. А творческий запал давайте, товарищи, сохраним до завтра...
Оставшись один, Григорий вынул из кармана письмо, которое получил еще днем, но неотложные служебные дела помешали его прочесть.
«Ожидали мы тебя, сын, вместе с семейством сперва в июле, потом в начале августа. А теперь и не знаем, надо ли ожидать. Уж очень ты деловым стал, находясь под покровительственным крылом своего знаменитого опекуна Мельникова. Ведь этак можно и вовсе позабыть родителей. Хотя бы о матери подумал. Она ведь опять целую плантацию цветов завела для Машеньки. Поливает целыми днями и все надеется, что вот-вот увидит среди них свою любимую внучку...»
Григорий отвел руку с письмом в сторону, запрокинул голову на спинку кресла. В памяти всплыли река с крутыми берегами, небольшой, в три комнаты, домик в окружении многолетних берез и кленов. Над крышей домика густо переплетенные ветви, сквозь которые даже ливневые дожди пробиваются не сразу.
Представил и большой цветник, разбитый матерью, и Машеньку, с головой утонувшую в алых тюльпанах и нарциссах. И ему стало жаль мать, жаль, что труды ее и надежды оказались напрасными.
«...Давно собираюсь, сынок, потолковать с тобой обстоятельно, по-родительски. Здесь, вдалеке от армейской жизни, я много думал, по-разному подходил к поворотам собственной судьбы. Да и ты уже не юнец, вполне сможешь наконец понять, что не всякая ладонь, которая гладит, ласковая. Случается и по-другому. А чтобы потолковать об этом с глазу на глаз, не увиливай в отпуск ни в какие Гагры, а изволь прибыть к отцу-ветерану, как только будет возможность».
Мысли Григория снова перенеслись в родительский дом, в небольшую отцовскую комнату, похожую скорее на служебный кабинет, нежели на жилье. Справа чуть ли не во всю стену висит карта времен Великой Отечественной войны с маршрутами действий знаменитого конного корпуса генерала Белова. На столе двумя стопками возвышаются книги крупных военных начальников. Здесь же — маленькая книжица без обложки, с пожелтевшими листиками. Это старый воинский устав, дорогой хозяину потому, что пронес он его через многие годы своей нелегкой армейской службы.
Вспомнил Григорий и пристрастие отца к воинской форме. Не расставался он с ней ни дома, ни на прогулке. Даже вечерами за своим столом сидел в кителе с погонами и орденскими планками. В такие минуты у него появлялось особое желание порассуждать о современных армейских порядках, расспросить о бывшем своем гарнизоне. Но разговоры эти обычно не получались. Давнишняя неприязнь к своему преемнику Мельникову всегда давала себя знать.
Глава третья
1
После встречи с майором Жогиным в штабе дивизии полковник Жигарев решил, что никакими разговорами этого человека ему не пронять. Не надеялся он и на влияние комдива на упрямого Жогина. На штабном совещании, правда, комдив как будто поддержал его, Жигарева, согласился с тем, что рационализаторскую деятельность Жогина необходимо взять под контроль. Но ведь это пока слова, которые ничего, по сути, не меняли.
Жигареву и раньше не нравилась мягкость комдива к тем, кто много разглагольствует о всяческих проблемах, когда требовалось беспрекословно выполнять устав и учебный план. А все оттого, что генерал сам в науку ударяется, книги пишет. Вот и выказывает особое внимание к людям своего склада. Но раньше все это не отражалось на боевой и учебной подготовке, а теперь размеренная жизнь дивизии потревожена, и штаб должен наводить в частях порядок, укреплять дисциплину.
Жигарев решил взять ракетчиков под повседневный и неослабный контроль хотя бы до начала учений. Но получилось так, что перед первым же выходом ракетчиков на полигон комдив увез Жигарева на танкодром смотреть стрельбы танкистов. И как ни старался Жигарев уговорить генерала отпустить его к ракетчикам хотя бы на час, ничего из этого не вышло.
— Туда полковник Осокин поехал. Полагаю, хватит представителей от командования, — сказал Мельников. — Нужно все же дать возможность командиру подразделения и самому мозгами пошевелить.
«Вот, вот, Жогину как раз того и надо», — подумал Жигарев и долго не мог успокоиться, все сетовал в душе на свое неумение проявить настойчивость, поставить себя перед начальством.
На танкодроме Жигарев пробыл без малого три часа. Он все это время сидел с комдивом на вышке и следил за полетом трассирующих снарядов. Танкисты стреляли с коротких остановок по движущимся мишеням. Почти каждый снаряд попадал в цель, хотя видимость из-за дождя и тумана была неважной. Мельников был доволен. Доволен был танкистами и Жигарев. Но тревога за ракетчиков не покидала его, и он не преминул заметить Мельникову: