Ноттингэмом поблизости не пахло, зато до слез воняло здоровенной кучей медвежьего помёта и столь же навороченной россыпью конского навоза. Обойдя это непотребное место по широкой дуге, вышли на поляну.
Поляна народу приглянулась, посему, недолго думая, устроились тут на привал. Разожгли уютный костерок, вкусили поровну запасов пищи и с превеликим удовольствием завалились в тенек. Сон сморил народ почти мгновенно. Рубину снилась красивая дама с белокурыми волосами. Она подошла к нему из-за угла и тихо промолвила, что ситуация вокруг складываться темная. Но ситуация здесь не причем, просто время теперь такое.
"Хотя время, в сущности, не имеет никакого значения... - строго добавила она. - Поскольку имеют значение твои возможности, а не время".
"Но у времени возможностей гораздо больше", - справедливо возразил Рубин.
"Без твоих поступков - возможности времени ничего не значат", - ловко отрезала женщина. - Ибо время - это всего лишь хроника человеческих свершений".
"Какая бы ни была моя личная хроника, но хроники, что сидят на Небе и хроническое состояние самой вечности - подомнут любого!" - воскликнул Рубин.
"Капля воды в сравнении с тобою - ничтожна, - убежденным тоном сказала хитроумная особа. - Она совсем невидна, но множество капель способны источить даже горы!"
"Так что же мне делать?!"
"Выбор за тобою..."
Закончив такую речь, женщина повернулась к Рубину задом, крепким как спелый арбуз, и начала стремительно уменьшаться. Сократившись до размеров миниатюрной куклы, женщина закружилась на месте, схватилась за голову и театрально упала на пол. Почти тотчас же где-то лопнули неведомые канализационные трубы, и на полу образовался огромный бурлящий водоворот. Этот водоворот шумел, как неисправный унитаз, постепенно наполняясь тонущими кораблями, плотами и бочками, на которых сидело множество орущих людей. Через полчаса водоворот потянул за собой корабли, белокурую женщину и большую часть колеблющегося пространства, после чего Рубин перевернулся на другой бок и мирно засопел в две дырочки.
Проснулись неожиданно, от звуков струнного инструмента.
Возле тлеющего костра находился какой-то всклокоченный незнакомец. Он сидел с обшарпанной балалайкой на коленях и чрезвычайно старательно доедал остатки общей кормежки.
- Ты кто такой? - спросил его народ.
Мгновенно выяснилось, что незнакомец является самым настоящим глименом*, при котором была старинная лютня и куча мелодраматических песен.
Народ отнесся к глимену с необычайным почтением, позволив ему употребить значительную часть оставшегося провианта. В качестве ответной любезности глимен тотчас же исполнил короткую средневековую композицию, предварив её краткой историей из жизни страшно одинокого виллана по имени Вилли. Музыка Рубину понравилась. Эдакая непритязательная мелодия, выводимая на трех струнах при помощи грязных ногтей и низкого горлового пения.
(Ниже приводится дословный текст песни про страшно одинокого виллана Вилли.)
Жил честный пахарь Вилли вдали от суеты,
Примерно в полумиле от хлеба и воды.
Он ничего не кушал, он пищу отвергал,
Он только небо слушал и радостно моргал.
Потом случайно помер наш Вилли дорогой,
Но умер не от горя, а с чистою душой.
Теперь на небе Вилли, ногами вниз сидит,
Он умер как счастливец и счастливо молчит.
Молчит он, как святоша, он как немой молчит,
Он думает о чем-то, вздыхает и сопит.
В его молчании слышен набатный гул вдали
И плети многих лордов с утра и до зари.
Но все же - отчего же - наш Вилли нем и глух?
Ведь Вилли только с виду чуточку протух!
Спросите у полей вы, спросите там и тут,
Почем теперь на свете простой крестьянский труд...
И вам леса ответят, и поле, и овин,
Кто нынче раб до смерти, кто нынче господин...
А у крестьян от пота хватает только сил,
Чтоб молча улыбаться, чтоб молча ждать седин...
Песня "О молчаливом пахаре Вилли" сумела оказать на слушателей неизгладимое впечатление. Едва смолкли звуки последнего куплета, как потребовали немедленного продолжения. Глимен не отказывался, только пожелал употребить новую кружку пива и немного аппетитной закуски. Перед ним без лишних затей поставили и то и другое. Тогда прозвучала следующая вещь.
У Вилли была дочка, по прозвищу Дин-дон,
Она была как бочка, как самый страшный сон.
Но все её любили - за добрый нрав, за грудь,
Одни в сенях любили, другие где-нибудь.
Дин-дон росла с приветом,
Дин-дон росла одна,
И как-то ранним летом
С приветом померла.
Теперь на небе дочка с папашею сидит,
Папаша гладит дочку и радостно молчит.
И в их молчании слышен простой удар гвоздя,
Забитый в крышку гроба кому не попадя.
Дин-дон стучат гвоздочки,
Дин-дон стучат они,
Мы хорошо забиты,
Как жизнь, как мир, как ты...
Но все же - отчего же - отец и дочь молчат,
Ведь оба же от смеха едва не закричат?
Всему виной работа, простой крестьянский труд,
Вплоть до седьмого пота, где кони тихо мрут...
Дин-дон - мрут тихо кони,
Дин-дон - мрем тихо мы,
От нас немного вони.
Мы с детства все немы...
Когда последние строчки "О всеобщей немоте мира" окончательно осели в головах однозначно потрясенной компании, в лесу вновь раздалось множество самых похвальных отзывов. Тогда Глимен принял на грудь еще один знатный жбан пива, заел его медовым пирогом и совершенно неожиданно запел грустную песню про "Ё-ё, моё". Он спел её в несколько иной тональности, чем привычный строй английских баллад, но никто не позволил ему перечить.
Истины нет, и лжив белый свет - грустно,
Человек - это храм, но без Бога там - пусто.
Пусто везде и каждый в узде - не до смеха,
Правда, вот был - конюх-дружок - уехал...
Ой, ё-ё!..
Ой, ё-ё!..
Ой, ё-ё!..
Ой, ё-ё!..
Запил мой лорд и пьет как урод - в срачку,
И с надеждой беда - на дно отошла - в качку.
И небо молчит, что душа отлетит - едва ли,
Так зачем же нас тут - под небом - собрали?..
Ой, ё-ё!..
Ой, ё-ё!..
Ой, ё-ё!..
Ой, ё-ё!..
Скорей бы война, пошел бы тогда - сразился,
Чего б не добыл, все бы пропил - да забылся.
К вечере сзывают все тоскливей и тише,
Сейчас со всей мочи завою - никто не услышит...
Ой, ё!..
Ой, ё!..
Ой, ё!..
Ой, ё!..*
Народное творчество затронуло душу и сердце буквально каждого. Некоторые всплакнули. Иные уползли в сторонку и уткнулись носами в землю. Уткнулись от горя и тоски, потому как у каждого человека имеется в запасе своя маленькая история о своей собственной крохотной жизни, где есть многое из того, чего не снилось пахарю Вилли при всем к нему уважении.
Но все же, все же, все же... - глубокомысленно протянул глимен.
Кто ропщет на судьбу,
Тому и жить негоже,
Как жалкому рабу...
Ибо,
Господь нам всем насыпал -
В карманы доброты.
И никому не тыкал,
И не сжигал мосты...
Увы,
Мы сами зла набрали,
Набрали, как могли.
Кто сколько вместе взяли -
И сами понесли...
На следующем эпохальном сочинении "О беспросветных буднях простой крестьянской жизни", малоизвестный английский поэт сломался окончательно. Тогда ему опять и опять наполнили чашу золотистым нектаром, чтобы даровитому человеку малость полегчало. Налили от души, до самых краев, однако добавочная порция крепкого национального напитка только усугубила положение. В таком несколько усугубленном положении музыкально-одаренная личность рухнула пьяной рожей в тлеющие угли костра и характерно задымилась. Тогда, ее, не мешкая, схватили за ноги и шумно оттащили в пышные кусты вереска.