Что характерно, по дороге, окруженной густым английским лесом, действительно ехала парочка всадников. Они, безмятежно покачиваясь на двух крепконогих лошадках, внимая друг другу с неподдельной чуткостью. Один был рыцарем-тамплиером, воителем до мозга костей, другой выглядел слугой божьим, невольником духовного идеала. Рыцарь смотрелся более чем мужественно и грозно. Его вытянутая физиономия, покрытая узловатым пучком шрамов, изобличала истинный образец героизма. При себе рыцарь имел длинный меч и большой щит с нарисованным красным крестом.
Что касается священнослужителя, то на первый взгляд, он весил ничуть не менее четверти тонны и сиял так, как может сиять только самая полная луна на небесах. Оба непринужденно рассуждали о религиозном влиянии церкви на неокрепшие христианские умы.
- А причем здесь, собственно, христианские умы?! - громоподобно заявил рыцарь-тамплиер на всю округу. - На мой взгляд, содержимое черепных коробок большинства мусульман наполнено куда более опасными мыслями, чем наши европейские головы. Но, к сожалению, при дворах наших государей это понимание не в чести. Вместо него пользуются спросом льстивые замечания, ложные наветы, выдумки и тайный сговор. Посему нам приходится доказывать опасность распространения мусульманского влияния денно и нощно, вместо того, чтобы раз и навсегда положить этому конец.
- Как вы себе это представляете, сэр рыцарь?.. - миролюбивым тоном отозвался откормленный сын церкви.
- Нет ничего проще... - обстоятельным тоном отрезал воинствующий собеседник, с достоинством поправляя меч на боку. - Все дело в людях, в их делах и поступках...
- О да... - понимающе кивнул монах. - Паства Божья далека от совершенства...
- Возьмем, к примеру, Папу Урбана II*... - продолжил тем временем рыцарь. - У этого человека был высокий сан и полно привилегий, однако это не помешало ему совершить ошибку достойную осла. Если бы он действовал, как должно действовать и думать всякому благочестивому служителю церкви, то, заглядывая вперед, не позволил бы толпе алчущих босяков отправиться в Первый Крестовый Поход. Нет, он должен был сделать все возможное, чтобы послать в земли Иерусалима всю вооруженную Европу, дабы гордые европейские мужи отвоевали там все неисчислимые блага, а не только гроб Господень и тонны злата.
- Вы слишком категоричны, брат мой Хуго Костильский?
- Что вы... - снисходительно раздалось в ответ. - Категоричен не я, а те, кто отправляют людей на бессмысленные войны. Мой же облик и мои слова всегда чисты и прямодушны, как светлый образ Бога в глазах истинного поборника христианских ценностей. Я гляжу на линию горизонта с позиции здравого смысла, держа наготове оружие. Я готов превратить любого врага моей церкви в покойника, но, однако я не желаю умирать за чужую глупость, где бы то ни было...
- В подобных исторических условиях, - рассудительно заметил упитанный монах, утвердительно кивая, - хуже всего то, что мы не даем бедным сарацинам возможности одуматься. Они, словно умалишенные дети бескрайних пустынь, ничего не ведают о нашей вере. Они видят только наши мечи и копья, вместо того, чтобы прислушаться к голосу истины и признать всеблагое единство христианских ценностей. А ведь наша вера крепче гранита и выше всяческих идеалов. Она не нуждается в таких немыслимых кровопролитиях, каковые мы производим повсеместно. Более того, с нашей исключительной верой мы давно могли бы покорить весь мир, однако день за днем дети нашего святого Распятья складывают головы у высоких стен Иерусалима, да и в иных местах, где надобно слово божье, а не каленое железо...
- Святые слова! - немедленно поддакнул рыцарь, снова аккуратно поправляя смертоубийственное орудие на боку. - Скажу даже больше, что нет, и не было на свете ничего более внушительного и крепкого, чем наша могучая вера!
- Не говорите так, благочестивый брат мой Хуго Костильский, - скорбным тоном произнес тучный священнослужитель. - Иначе наша могучая вера может подвергнуться сомнению за вашу гордыню. Увы, нужно признать, что вера сарацинов не менее крепка, чем наша. Они так же, как и мы, веруют в добро и справедливость. Более того, они очень искренне полагают, что имеют на это полное право... Одно нехорошо: они верят в это по-своему, а мы именно так, как нужно. Наши веры практически не пересекаются, разве что на полях сражений. В этом вся суть. Ведь наша вера, да простит мне Господь мои греховные суждения, это в своем роде, мирская надежда в лучшую Жизнь после греховного существования. А вера сарацинская, это в своем роде обширный свод некоторых житейских правил - войсковой устав или мужской кодекс многоженца, призванный помочь невежественному человеку жить в строгом соответствии с правоверными истинами.
- Как бы там ни было... - веско произнес благочестивый брат Хуго Костильский, - истинная вера всегда идет рука об руку с правом сильного!.. Кто силен, тот и прав! А кто прав, тот и в Вере!.. Разве не так?!
Беседа звучала занимательно. Некоторое время ватага Рубина шагала за всадниками и с большим интересом прислушивалась к ученой беседе двух почтенных собеседников. Потом слово взял Маленький Джон. Он подошел сзади, неспешно ухватился за распущенные лошадиные хвосты и разом осадил обоих иноходцев.
Всадники не ожидали такого поворота событий и тут же грохнулись на землю.
- Нам нужна большая часть ваших материальных ценностей и христианское благословение... - смиренно молвил Рубин, после того, как ученые путники пришли в себя.
- И побыстрее... - скромно подытожил сынов божьих Дафни из Нидерландов.
- А по какому, собственно, праву?! - возмущенно воскликнул рыцарь-тамплиер.
- По праву сильного, разумеется, - кротким тоном изрек Маленький Джон. При этом его огромный кулак как бы ненароком коснулся носа вояки, словно подтверждая вышеозначенные рассуждения о силе и правде самым наглядным образом.
Вслед затем удалая ватага молодцов обогатилась двумя туго набитыми кошелями.
- Золото не поможет вам избежать божьего суда, - сказал тучный монах, в голосе которого звучало явное пренебрежение.
- Ваше святейшество, - заметил Рубин. - Если бы Господь Бог занимался судами, то ваша святая церковь, готовая отпустить любые грехи за звонкую мзду и коммерческие подаяния, первая пала бы от его руки.
Эпизод двадцать седьмой.
Его следовало бы пропустить, но разве можно пропустить собственную жизнь?
Совершив противозаконное мероприятие, ватага смело потопала по дороге в Ноттингэм. Шли в хорошем темпе, как солдаты на марше, чутко прислушиваясь к малейшим колебаниям ветра. Ветер не приносил ничего тревожного, поэтому удвоили скорость шага и пошустрили к заветному городу со скоростью древнегреческих марафонцев.
Под гулкий топот молчаливых попутчиков Рубин искренне переживал о содеянном проступке: "Увы... - невесело думал он про себя. - Что не говори, но все же грабить случайных путников могут только совершенно пропащие люди". Он хмурился и вздыхал как малое дитя, стащившее чужое подношение возле каменного алтаря предков. Потом немного отлегло. А когда вышли на столбовой перекресток между двумя развороченными колеями на Дерби и Стаффордшир, то все переживания мигом улетучились, ибо тут повстречали еще одного благородного рыцаря. Рыцарь гнал перед собою изможденного оборванца, тыкал ему в зад копьем и костерил несчастного на все лады. Само собой разумеется, рыцаря в один миг раздели до нитки, а истыканному вдоль и поперек нищему отсыпали внушительную горсть монет и отпустили на все четыре стороны.
Не ожидавший столь королевской милости, бедолага расторопно рухнул на колени и довольно долго бился головой в пыли.
- Тебя как звать-то, а? - ласково спросил бедолагу Рубин.
- Византиец Махулин! - поспешно отозвался Византиец Махулин.