Команды командами, но спустя пять минут мы сидели на кухне, пили кофе и бывший вводил меня в курс дела. Следует заметить, получалось у него неплохо, в меру эмоционально, в меру толково. Ну да, не в первый же раз излагает.
Насколько я поняла, события происходили примерно так: Гошик и Лапочка поссорились. Из-за меня. Лапочка жаждала избавиться от бывшей супруги, которая имела наглость каждый божий день маячить перед глазами, и требовала моего немедленного увольнения. Гошка, ясное дело, протестовал. В общем, слово за слово, и обычная ссора переросла в скандал с криком, битьем посуды и взаимными обвинениями. Бедная Элла еще не поняла – моего бывшего с его гипертрофированным самолюбием нельзя ни в чем обвинять. Он моментально вспомнил, что я за все годы брака никогда так с ним не поступала, для Лапочки же сие заявление послужило последней каплей, и она выгнала несчастного Гошика на улицу.
Вот это женщина! Восхищаюсь! Выгнать человека из собственной квартиры! И какого человека! Гошку, которого не удавалось переспорить даже Пыляеву, что уж говорить обо мне.
– Ну а дальше?
– Я поехал к тебе и сидел у тебя до двенадцати, – спокойно заявил Баюн. И у меня кофе поперек горла встал.
– Это не так!
– Так.
– Это же неправда!
– Ну, Маша, ну что ты в самом-то деле. Сложно сказать, что я у тебя был? Да?
– Пигалица, – Пыляев решил поддержать друга, – дело серьезное. Алиби у него нет, и, если ты не поможешь, его посадят. Ты этого хочешь?
– Я? Нет. Не хочу. Только поздно вы, мальчики, спохватились.
– В смысле, поздно?
– А без смысла. Сегодня в офис приходили. Из милиции. Капитан, высокий такой, худой, фамилию не запомнила. Он всех опрашивал, ну и меня в том числе.
– Дай догадаюсь. Ты ему сказала, что я к тебе не заезжал?! Ты была одна и понятия не имеешь, где я шлялся! Так?!
Я судорожно кивнула, но Гошику хватило и этого.
– Ты что, Машка, с ума сошла?!
– Гоша, я же…
– Ты специально! Решила отомстить, да?!
– Гоша, я же не знала, что ты сказал, будто был у меня…
– А подумать, чуть-чуть подумать, когда мент вопрос задал, нельзя было? Мозгов не хватило? Совсем дурой стала?
– Гера, прекрати. Она в самом деле не знала. Я, кстати, тоже. Если ты хотел… – Пыляев замолчал, подбирая слова. – Мог бы мне сказать или Машке. Например, по телефону. Сам виноват, и нечего с больной головы на здоровую перекладывать.
Гошик надулся:
– И что мне теперь делать?
– Правду сказать.
– А алиби?
– Придумаем что-нибудь. Только ты, если уж врать начинаешь, предупреждай заранее, во избежание глупых ситуаций. Но не думаю, что тебя кто-нибудь тронет.
– Это еще почему?
– По кочану. Тут, если я хоть что-то понимаю, все гораздо сложнее, чем кажется. На сегодняшний день имеем четыре жертвы…
– Сколько? – Я, когда услышала, едва со стула не свалилась. Четыре? Жертвы? Откуда столько? Или это шутка? Но с убийствами не шутят. Да и Хромой Дьявол существо более чем серьезное.
– Четыре, – повторил Пыляев. – Вместе с Эллой. Короче, я рассказываю, вы запоминаете. Вопросы – потом.
Он вытащил потрепанный блокнот и приступил к повествованию, время от времени сверяясь с записями.
– Номер один – Василевская Анфиса Игоревна, семнадцати лет от роду. Официально значилась как начинающая актриса, по слухам, не брезговала проституцией. Хотя в тех кругах секс с нужным человеком ничем таким не считается. В последний месяц перед убийством находилась на содержании некоего господина Неяхова, более известного как Васька Бронепоезд. Одиннадцатого января две тысячи шестого года найдена мертвой в собственной квартире. Причина смерти – удушение, кто-то очень крепко затянул на шее девочки модный галстук ее сожителя.
– Откуда такие подробности? – поинтересовался Гошик.
– От верблюда. Номер два – Синявская Ольга Николаевна. Художница, правда, не слишком известная. На хлеб зарабатывала оформлением книжных обложек, ну и реклама тоже. Двадцать два года. Девица самостоятельная, энергичная и весьма недоверчивая, о чем свидетельствует металлическая дверь и решетки на окнах. Правда, эти предосторожности ее не спасли. Второго февраля соседи, обеспокоенные неприятным запахом, вызвали милицию. Короче, нашу героиню отравили числа этак тридцатого. Января. В квартире тепло, тело начало разлагаться, отсюда запах, дело можно было бы списать на самоубийство, если бы не одна деталь. Но к ней вернемся чуть-чуть позже. Номер три. Красилина Инга Вадимовна. Двадцать три года. Фотомодель, опять же не самая популярная. Около двух недель назад убита выстрелом в голову на пороге собственной квартиры. Оружие найдено рядом с телом. Пистолет чистый, отпечатков нет. Ну и четвертая – наша Элла.
Мне не слишком понравилось выражение «наша Элла». Не наша. Не моя, точно. Их Элла. Гошикова. Но о мертвых либо хорошо, либо ничего.
– Ничего не понимаю, – произнес Гошик. – Эллу не душили, не травили. В нее не стреляли! С чего ты решил, будто…
– Будто убийства – дело рук одного человека? Детали, Гера, детали. Расскажи-ка еще раз, как ты ее нашел.
– Зачем?
– Надо.
– Мне трудно вспоминать…
– Придется. – Гошик возмущенно запыхтел, но Пыляев отступать не собирался. Ну а мне в этой ситуации остается сидеть да молчать в тряпочку.
– Пришел. Дверь открыта. А на полу в прихожей – она. Все.
– Гош, я понимаю, тебе тяжело и неприятно, но, пожалуйста, припомни детали. Мелочи. Как можно больше.
– Я не помню! Чего ты мне в душу лезешь, а?! Без тебя сегодня хватило любопытных! – От злости у Гошки побелел кончик носа, а на щеках проступили красные пятна – последняя стадия. Вот сейчас он как швырнет чашку о стену, пошлет Дамиана вместе с его деталями по одному известному адресу и домой поедет, хлопнув напоследок дверью. После подобных ссор – к счастью, случались они крайне редко – мне долго и нудно приходилось выпрашивать прощение, угождать, подлизываться, превращаться на неопределенный срок в идеальную супругу, которая готовит, стирает, убирает и не задает лишних вопросов. Но сегодня Георгий повел себя иначе. Успокоился. Сам. Сел на стул и, сгорбившись, точно на плечи его легла непомерная тяжесть небесного свода, вместе со всеми спутниками, станциями и звездами, начал вспоминать.
– Дверь была открыта, не совсем, а так, чуть-чуть.
– Когда ты уходил, Элла закрыла дверь?
– Не помню. Я хлопнул и ушел. Она кричала что-то вслед… Я, когда вернулся, еще больше разозлился. Думал, она тоже ушла куда-нибудь, а квартиру назло мне открытой оставила. Сам знаешь, я воров боюсь.
Истинная правда. Уходя из дому, Гошик закрывал квартиру на три замка, точно у него там сокровища российской короны хранились. Я иногда подшучивала над этой его привычкой, но Баюн каждый раз серьезно отвечал, что его отец, дед и прадед не для того добро наживали, чтобы воры поживились. Представляю, как он разозлился, увидев открытую дверь.
– Дальше. – Пыляев увлеченно рисовал в записной книжке, и создавалось впечатление, что Гошиковы излияния ему совершенно не интересны. – Ты подходишь к двери. Открываешь. Первая мысль?
– Ограбили. Я Эллу сначала не увидел.
– Почему?
– Темно было. Я еще выключателем щелкнул, а свет не загорался.
– Что ты сделал?
– Пошел в комнату. Там свет. Я споткнулся! Демка, я ж об нее споткнулся! Ты это понимаешь?! Упал, а там что-то мягкое и мокрое. Липкое. Решил, что ковер хотели вынести, но не смогли. А это не ковер. Это она была! Элла. Эля. Моя девочка… Я на нее упал и не понял…
– Спокойно, – скомандовал Пыляев, – Машка, там, в холодильнике, водка должна быть. Налей ему.
Я молча выполнила указание, бедный Гошик, он ведь не то что вида крови – запаха лекарств не переносит. Даже когда я в больнице лежала, он, хоть и навещал каждый день, стремился уехать побыстрее. И к Димке когда ездили, Гошка в машине меня дожидался, не мог себя заставить внутрь зайти. К чему мне больница вспомнилась? Тут же ничего общего.