Погрузка шла мучительно медленно. Многие наёмники еле держались на ногах — кто-то шатался от усталости, кто-то от недавнего безумия. Но дисциплина держалась — пока корабли не отошли от проклятого острова, пока последний клочок той земли не скрылся за горизонтом.
Как только берег растворился в морской дымке, напряжение спало — и вместе с ним исчезла последняя капля дисциплины.
Три корабля — "Морская Цитадель", "Корабль Дракона" и "Императорская Гордость" — плыли по зеркально-спокойному морю. Солнце играло на волнах, рассыпаясь тысячами бликов, но внутри царил хаос.
Драки вспыхивали как пожары в сухом лесу. Из-за трофеев — "Этот клык мой, я видел его первым!"; из-за взглядов — "Ты на что уставился, ублюдок?"; из-за старых обид — "Помнишь, в прошлом походе ты мне должен был золотой?".
Двое наёмников нашли свой конец в этой кровавой карусели — один получил кинжал в горло и захлебнулся собственной кровью, другой, истекая алым, перевалился через борт и исчез в пучине.
Убийц сковали цепями и бросили в карцер — в Аргентайне их ждала либо темница, где они сгниют заживо, либо короткий танец на виселице.
Гилен сидел в углу палубы, прислонившись к борту. Он не участвовал в разборках, его пальцы сложились в медитативную мудру. Даже когда к нему подходили — одни с благодарностью, другие с вопросами, третьи с угрозами — он не реагировал. Лишь ветер шевелил его волосы, да тень от рей падала на его лицо, делая его похожим на каменную маску.
Три судна шли размеренно, будто усталые великаны, тащащие на себе груз скорби.
Волны лениво лизали борта, оставляя солёные подтёки на чёрном дереве. Паруса, туго надутые ровным ветром, напоминали натянутую кожу. Шёпот канатов сливался с криками чаек — этих вечных спутников смерти.
По вечерам, когда солнце садилось в море, окрашивая воду в цвет крови, на палубах зажигали фонари. Их огни дрожали, отражаясь в чёрной воде, как падающие звёзды, пойманные в ловушку морской пучины.
Герои держались особняком. Альрик, его шлем не снятый ни на миг, стоял неподвижно у грот-мачты, словно ещё один элемент корабельной оснастки. Лираэль, её серебристые волосы развеваемые ветром, часами смотрела в даль, где уже маячили огни Аргентайна. Ренар что-то быстро записывал в блокнот, изредка бросая взгляды на медитирующего Гилена — взгляды, в которых смешивались любопытство и опаска.
Даже обычно буйный "Пламенный Щит" был тише воды. Варрик, вместо привычных похабных песен, молча точил свой топор, ритмичные движения точильного камня напоминали какой-то странный ритуал. Торин сидел, скрестив руки, его обычно оживлённое лицо было мрачным. Эсмеральда перебирала чётки, шепча молитвы.
Только море и ветер говорили вслух, перешёптываясь о том, что ждёт их всех впереди.
Корабли, изможденные битвой, плавно пришвартовались в порту Вальгрима. Их массивные корпуса, иссеченные когтями и заляпанные черной кровью, скрипели и стонали, словно живые существа, устало оседая у причала. Соленый ветер играл обрывками парусов, а чайки кружили над мачтами, предвкушая пир.
Команды начали выносить на берег мешки с трофеями — клыки, отливающие синевой, шкуры, еще дергающиеся от остаточных нервных импульсов, оружие, покрытое странными узорами. Командиры отрядов, их лица загорелые и покрытые шрамами, хлопали бойцов по плечам, обещая скрипучими голосами:
— Отдых, выпивку и самых распутных женщин в тавернах, черт вас подери!
Гилен и "Пламенный Щит" сошли на берег вместе, но их группа заметно поредела. Они шли молча, их шаги тяжелы, будто каждый нес на плечах невидимый груз погибших товарищей. Гилен натянул капюшон, скрывая лицо от любопытных взглядов.
"Северный Волк" — одно из самых популярных, но не самых роскошных заведений порта. Его стены, сложенные из темного дерева, пропитались запахами десятилетий: дымом от очага, тушёной бараниной с можжевельником, кисловатым ароматом квашеной капусты и перебродившего мёда.
Звуки сливались в густой гул: голоса, то хриплые, то звонкие, звон кружек о дубовые столы, скрип половиц под тяжелыми сапогами, похабные песни, доносящиеся из дальнего угла, где сидели самые отчаянные головорезы.
Атмосфера была тёплой, душной, пропитанной потом, кровью и выпивкой. Здесь не было места церемониям — только правда жизни, грубая и простая.
Они заняли большой стол у камина, где огонь трещал, словно рассказывая свою историю.
Заказ был богатым — после похода есть хотелось зверски. Первые блюда появились на столе, источая ароматы, от которых сводило желудки: густой бульон с ячменем и копчёной олениной, в котором плавали крупные куски мяса, тающие во рту. Пироги с мясом и грибами, их корочка хрустела, а внутри скрывался дымный, насыщенный вкус.