Гилен кивнул, свернул пергамент и сунул его за пояс. Развернулся к выходу, проигнорировав насмешливый взгляд тройки наёмников у стойки. Один из них — коренастый брюнет со шрамом через глаз — что-то прошептал своим, и они фыркнули.
Рюкзак лег на плечи с привычным весом, кожаные лямки врезались в плечи, но не слишком сильно. Два бурдюка с водой — один с обычной, другой с подмешанными травами для бодрости. Сушёное мясо, плотно упакованное в вощёную ткань, лепёшки, завёрнутые в листья, чтобы не крошились, и небольшой круг сыра, завернутый в холщовую тряпицу. "Не роскошь, но лучше, чем горелое мясо на костре".
Взял по одному набору для ухода за оружием и одеждой: масло для клинков, щётку для удаления грязи, кусок замши для полировки, воск для плаща.
Развернул карту — четыре дня пути через холмы и редколесье. Можно было поохотиться в дороге, но… «Нет, спасибо». Вспомнилось подгорелое мясо, обугленное снаружи и сырое внутри, а следом — комковатая каша Варрика, которую тот гордо называл "походным рагу".
Усмехнулся. Странно, но даже это вызывало что-то вроде тепла.
Кошелёк на поясе лениво позвякивал: пара золотых, десяток серебра, медяки для мелких трат. "Много это или мало?" Он всё ещё не привык к валюте смертных. В этом мире могли давать за золотой ночлег и ужин, в другом месте — только кружку эля. Торговаться казалось интересно, но иногда времени на это не было.
Солнце лилось через листву, золотя дорогу, превращая её в ленту из света и теней. Воздух пах нагретой травой, смолой сосен и дальним морем — солёным, свежим, зовущим. Птицы перекликались в кронах, будто споря, кто звонче: то щебет, то трель, то вдруг резкий крик сороки. Даже ветер ленился, лишь изредка шевеля плащ, заставляя его колыхаться, как тень.
Гилен шёл, слегка запрокинув голову, вдыхая полной грудью. Очки и линзы скрывали рубиновый взгляд, но не улыбку — лёгкую, почти неуловимую.
"Хороший день".
И где-то впереди ждала пещера. И проклятие. Но это было потом. Сейчас — только дорога, солнце и тихий шелест листьев.
Сначала запах — густой, въедливый, смесь немытого тела, пропитанной потом кожи и масла для оружия. Затем шорохи — осторожные, рассчитанные, но не идеальные. Приглушённые шаги, сбивающиеся с ритма, сдержанное дыхание, где кто-то не смог контролировать волнение. Гилен не замедлил шаг, но Алый Взгляд уже рассекал лесную чащу, выхватывая ауры: десяток силуэтов, людей разной степени отчаяния, пару эльфов с характерным холодным свечением, даже хоббитов — их маленькие фигурки пульсировали нервной энергией. "Банда. И не самая большая".
Он надеялся пройти мимо, но двое вышли на дорогу, нарушив хрупкое равновесие леса. Один — высокий, с лицом, изрезанным шрамами, вертел ножом, ловко перебрасывая его между пальцев, демонстрируя мастерство, которое должно было устрашать. Другой — коренастый, с глазами, сузившимися до щелочек, держал гномий пороховой самострел, старый, с потертой инкрустацией, но смертоносный на этой дистанции.
— День добрый, путник! — Кинжальщик улыбнулся так, будто они старые друзья, встретившиеся у кабака. Его зубы были желтыми, а в уголках губ застыли капли чего-то липкого. — Погодка-то какая ладная. Грех такую в одиночестве проводить. Особенно кошельком, что наверняка мешает.
— Не заинтересован, — Гилен двинулся дальше, но стрелок грубо перекрыл дорогу, его сапог с подковами громко стукнул о камень.
— Э-э, куда спешим? — голос его был хриплым, как будто перетёртым песком. — Вежливое предложение не отвергают. Тем более когда тридцать таких же стволов на тебя смотрят.
Ложь. Алый Взгляд видел лишь лучников в засаде — пятерых, не больше. Но улыбчивый уже жестом приглашал, широким и театральным, словно разыгрывал спектакль:
— Проходи к нашему костерку. Обсудим… условия отдыха.
Смешок, прозвучавший из кустов. "Будет не очень дорого".
Взгляд скользнул по самострелу. Гномье изделие — узнаваемый узор на прикладе, характерный изгиб спускового крючка. Даже если старьё — на этой дистанции не увернуться. Пороховая вспышка, свинцовый шарик — и всё.
Медленно, почти небрежно, он отодвинул полу плаща, положил ладонь на рукоять меча. Кожа ножен была прохладной под пальцами. Мышцы напряглись, готовые к резкому рывку. "Вытащить — рассечь улыбку — в прыжке к стрелку. Главное — не получить рану". Но сначала — шанс.
— Последний раз, — сказал он тихо. — Уйдите.
Воздух стал густым, будто пропитанным свинцом. Даже птицы замолчали, будто почуяв неладное.