Гилен взял бумагу, его пальцы на мгновение задержались, ощущая шероховатость пергамента. Затем он аккуратно свернул карту и сунул во внутренний карман плаща.
— Вернусь с выполненным заданием. — Его голос звучал ровно, но в словах чувствовалась железная уверенность.
Лоуфи махнул рукой, уже возвращаясь к своим бумагам:
— Удачи. И... э-э... читай описание контрактов внимательнее, ладно? — В его тоне снова прокралась легкая насмешка, но теперь уже скорее дружеская.
Вечерний воздух встретил его прохладой, пахнущей морем и жареными каштанами. Шум города, крики торговцев, зазывающих последних покупателей, смех пьяниц из ближайшей таверны — всё это казалось теперь каким-то... нелепым. Контраст между его недавними переживаниями и этой обыденной суетой был почти болезненным.
"Самоуверенный дурак".
Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. В груди поднималось что-то тяжелое и неприятное.
"Простейшая информация. Доступная любому наемнику. А я... полез в самое пекло, будто единственный герой в этом мире".
Губы сами собой искривились в горькой усмешке. В памяти всплыли образы — израненная спина, погнутый меч, яд, жгущий вены.
"И ведь клерк прав. Это смешно. Падший Вечный, который решил, что он умнее всех... а на деле даже не удосужился прочитать инструкцию".
Он глубоко вдохнул, ощущая, как прохладный воздух наполняет легкие. Пальцы автоматически поправили шляпу, привычным жестом выравнивая ее поля.
"Хороший урок".
Эти слова прозвучали в его голове с неожиданной ясностью. Не злость, не раздражение — просто констатация факта. И в этом признании была странная свобода.
Он вернулся в свой номер в "Ледяной Гавани", плотно прикрыв за собой дверь. Комната была скромной - деревянные стены, пропахшие смолой и солью, узкая кровать с потертым одеялом, маленький стол у окна. Меч чинился у кузнеца, а два дня ожидания тянулись перед ним, как пустынная дорога. Арена и другие публичные места отпадали сразу - слишком много любопытных глаз, слишком много ненужных вопросов, которые могли привести к нежелательным последствиям.
Достал из сумки провизию, купленную утром: кусок твердого козьего сыра, хлеб, несколько полосок вяленой оленины. Перекусил механически, почти не ощущая вкуса, запил водой из бурдюка. Потом лег спать, но не расслабляясь - шляпа и очки остались на месте, кинжал лежал под подушкой, а правая рука свободно свисала с кровати, чтобы в любой момент можно было схватить оружие.
Проснулся задолго до рассвета от едва уловимого скрипа половиц в коридоре. Не громкие шаги - а именно осторожный, приглушенный скрип. Шёпот, прерывистый и напряженный. Не один человек - трое, не меньше. Их дыхание, их запахи (кожа, сталь, пот) доносились даже сквозь дверь.
"Намерены зайти незаметно. Напомнить о «гостеприимстве» города".
Гилен уже стоял у двери, когда услышал характерный звук вынимаемого из ножен оружия. Кинжал лег в его руку, как продолжение тела, холодный и готовый к работе.
Дверь вылетела с петель от мощного удара тараном, с грохотом рухнув на пол. В проёме - трое: два стража в полированных латах с гербом города на нагрудниках и капитан.
Капитан Рейнард Вальгор - высокий, атлетического сложения мужчина с седыми висками и взглядом, будто просверливающим насквозь. Его латы были проще, но качественнее, а плащ с меховой оторочкой говорил о статусе.
— Не двигаться! — рявкнул один из стражников, выставляя вперед алебарду. — Оружие на пол! Руки за голову!
Капитан вошёл первым, медленно, как хищник, уверенный в своей добыче. Его глаза оценивали комнату, затем остановились на Гилене.
— Гилен, известный также как Рубин, — его голос был спокоен, но в нём звучало удовлетворение человека, наконец нашедшего свою цель, — отныне ты — преступник, обвиняемый в убийстве лорда Альдерсгейма господина Вальтера фон Грея. Ты проследуешь с нами для дачи показаний. И для того, чтобы понести заслуженное наказание.
Гилен не шевельнулся. Только пальцы сжали рукоять кинжала чуть крепче. В комнате повисло напряженное молчание, нарушаемое только скрипом доспехов стражников.
— Неужели ты всерьёз полагаешь, что я просто возьму и покорно пойду? — его голос звучал тихо, но в нём не было ни страха, ни злости. Только холодная уверенность человека, знающего себе цену. — Неужели ты действительно веришь, что я приму какое-то там наказание? От кого? От тебя? От этого города?