— Кхаст мор'тул, вен'нар дар'тул! — его голос, ещё недавно звонкий и твёрдый, теперь превратился в хриплый шёпот, будто кто-то провёл раскалённым ножом по его горлу, оставив вместо голосовых связок обугленные лоскуты.
Зародыш Древа вздрогнул, как живое существо, почуявшее смертельную угрозу. Его поверхность вспыхнула зелёным адским сиянием, осветив пещеру призрачным светом. В воздухе разорвались древние проклятия, вспыхивая синими огнями, но они обошли Гилена стороной — словно он стал невидимкой для этой магии, призраком между мирами.
Химеры... они взбесились, их движения стали резкими, хаотичными, лишёнными прежней координированности.
Костяные тела схлопывались в бешеном порыве, создавая жуткую симфонию из треска и скрежета. Когти рвали воздух там, где только что стоял Гилен, оставляя после себя светящиеся зелёным следы. Пустые глазницы пылали яростью, челюсти щёлкали в пустоте, словно пытаясь укусить саму судьбу.
Туманный Сдвиг. Гилен растворился на мгновение, став тенью, дымкой, миражом. Смертоносные удары прошли сквозь него, не причинив вреда, и он материализовался уже у самой вершины гнойника, где пульсация была сильнее всего. Его ноги едва держали тело, но воля оставалась не сломленной.
Кровь капала из носа тонкими струйками, сочилась из ушей, заливала горьким металлическим вкусом рот. Железное Жало едва справлялось с потоком яда, фильтруя его через истощённую магическую защиту. Каждый вдох был пыткой, каждый выдох — победой.
Но он дотянулся. Кровавый Туман, теперь уже бледный, почти прозрачный от истощения, вывел последние руны, завершая древний заклинательный круг. Его пальцы дрожали, но движение оставалось точным — тренировки взяли своё.
— Зал-Горр... Запечатай! — прошептал он, и в этом шёпоте была вся его воля, вся ярость, вся непокорённая суть.
В этот момент всё обрушилось на него. Химеры навалились всей массой, как морская волна на одинокий утёс. Они задавили его своим весом, погребли под грудой костяных тел. Кости хрустели под их же собственным напором, когти впивались в его плоть, рвали кожу и мышцы...
Но... Руны вспыхнули. Сначала тихо — тонкой алой нитью по поверхности гнойника. Потом ярче, превращаясь в ослепительное пламя. И наконец... Мир взорвался молчанием.
Звук исчез. Движение прекратилось. Даже воздух застыл, будто время само остановилось, затаив дыхание. В этом абсолютном безмолвии только руны продолжали гореть, пожирая зародыш Древа, превращая его в пепел, в ничто, в забытое воспоминание.
А потом... тишина разбилась, как стекло, и Гилен рухнул на каменный пол, окружённый рассыпающимися в прах химерами. Его сознание уплывало в тёмные воды, но на губах дрожала победа. Маленькая. Личная. Но победа.
Перевод заклинания:
"Хранение Крови в Оковы!
Сила мертвых, в сосуд мой!
Железная Тьма… запечатай!"
Глава 29
Тьма. Густая, абсолютная, словно погружение в чёрные воды забытого озера.
Тишина. Глухая, бездонная, нарушаемая лишь редкими каплями влаги, падающими где-то в глубине пещеры.
Затем — осколки сознания, медленно возвращающиеся, как прилив, несущий обломки кораблекрушения к берегу. Сначала — лишь смутное ощущение собственного тела. Потом — боль. Острая, жгучая, пронизывающая каждую клетку. И наконец — память.
Гилен открыл глаза, и веки его слиплись от запекшейся крови. Над ним нависала гора иссохших костей, некогда бывших химерами, теперь рассыпающихся в прах при малейшем движении, словно пепел от сгоревшего пергамента. Он медленно поднялся, разгребая останки руками, и кости крошились под его пальцами, превращаясь в серую пыль, оседающую на изодранной одежде.
Воздух в пещере изменился. Больше не было яда, разъедающего лёгкие, не было удушающей тяжести, давившей на грудь — лишь лёгкий запах сырости и пепла, как после большого костра.
Гнойник исчез. На его месте осталась лишь куча серого праха, ещё тёплая на ощупь, будто в ней тлели невидимые угли. В ней пульсировала остаточная энергия, но теперь она была заперта, словно в клетке, связанная рунами, выжженными его кровью.
Гилен встал, пошатываясь, опираясь на дрожащие руки. Тело ныло, каждая мышца кричала о переутомлении, в висках стучал тяжёлый молот, а лёгкие всё ещё горели, будто в них остались частички того адского яда.