Моргенштерны валялись рядом, полузасыпанные пеплом. Оплавленные, покрытые трещинами — чугун не выдержал кислотного дыхания Древа, но всё ещё держал форму, словно не желая сдаваться.
Он поднял их, усмехнулся — губы потрескались, и в уголках рта выступила кровь — и прицепил к поясу. "Ещё послужат. До следующего раза".
Затем носком сапога разгрёб пепел, вороша его, как археолог, ища артефакт в древнем захоронении. И увидел.
Изумруд. Размером с кулак, он светился изнутри, как заточённая молния, переливаясь оттенками зелёного — от тёмного, почти чёрного, до ядовито-салатового. Зелёный туман клубился в его глубине, пульсируя в такт далёкому сердцебиению, будто камень всё ещё был связан с чем-то огромным и древним.
Гилен взял камень в руки, проверяя на сколы, трещины, изъяны — ничего. Совершенный.
"Источник энергии. Самовосполняющийся. Неиссякаемый".
Но... ядовитый для его Истока. Прикосновение к нему вызывало лёгкое жжение, будто камень пытался проникнуть в его кровь, заразить её своим светом.
"Местные маги должны за него убить. Или заплатить такую цену, что убийство покажется милосердием".
Когда Гилен выбрался, вытащив себя на последних силах, мир вокруг казался другим.
Воздух стал чище, свежее, без привычного привкуса гнили и разложения. Даже солнечные лучи, редкие и бледные в этом проклятом лесу, пробивались сквозь чащу, будто впервые за долгие годы, освещая землю золотистыми пятнами.
И самое главное — монстры исчезли. Ни бармагистов с их щупальцами, ни крылотеней с когтями-бритвами, ни древоборцев с ветвями-хлыстами. Лишь тишина и покой, нарушаемые лишь шелестом листьев и редкими птичьими криками.
"Разбрелись. Вернулись в свои норы. Или просто испарились, как кошмар на рассвете".
Гилен вдохнул полной грудью, ощущая, как чистый воздух наполняет лёгкие, поправил шляпу, сдвинув её набок, и тронулся в путь, шаг за шагом удаляясь от пещеры.
В кармане тяжело лежал изумруд, напоминая о себе каждым движением. Камень судьбы. Камень, который, он знал, изменит всё.
Гилен шагнул из чащи, резко зажмурившись от неожиданно яркого дневного света. Его рука автоматически прикрыла глаза - после долгих часов в полумраке пещеры солнце резало как нож. Когда зрение адаптировалось, он окинул себя беглым взглядом: одежда превратилась в лохмотья, изодранные когтями и прожжённые кислотой, плащ висел клочьями, обнажая многочисленные затянувшиеся раны. Но больше всего его раздражало другое - у дальнего дерева, прямо у его тайника, расположилась группа из восьми наёмников.
И в руках у рыжебородого здоровяка был его рюкзак. Тот самый, что он с такой осторожностью спрятал перед входом в пещеру, зарыв под корнями старого дуба.
Наёмники оживились, как стая гиен, заметив добычу. Их смех разнёсся по лесу, грубый и бесцеремонный.
— О, смотрите! Чудо какое-то выжило! — захохотал самый молодой из них, тыча грязным пальцем в сторону Гилена. Его глаза блестели от глумливого веселья.
— Да и правда, в гром краше кладут, а в таком виде его и хоронить-то даже жалко! — подхватил другой, широко ухмыляясь и показывая отсутствующие передние зубы.
— Эй, парень, тебя там собаки грызли, что ли? — добавил третий, нарочито оглядывая его потрёпанный вид.
Гилен медленно подошёл, сохраняя ровный, размеренный шаг. Его длинные пальцы лениво постукивали по рукоятям моргенштернов, будто отбивая невидимый такт. Когда он остановился в паре шагов, двое самых крупных вышли вперёд, их ухмылки стали ещё шире.
Гилен глубоко вздохнул, чувствуя, как усталость давит на плечи, но голос его прозвучал ровно и чётко:
— Если вы не вернёте рюкзак и всё, что в нём было — пожалеете о своём решении трогать чужие вещи.
Новая волна хохота прокатилась по группе.
— О-о-о, страшно! — скривился рыжебородый, презрительно оглядывая оплавленные моргенштерны. — Да у тебя и оружие не лучше тебя выглядит! Или это теперь модно — чугун жевать?
Гилен молча снял моргенштерны с пояса. Его движения были точными, выверенными, несмотря на усталость. Цепи развернулись с тихим звенящим звуком, чугунные шары покачивались, словно живые.
Он встал в стойку "Кровавый Шквал" — ноги уверенно упёрлись в землю, распределив вес, руки расслабились, но не потеряли силу. Дыхание выровнялось, став глубоким и размеренным. Его глаза, холодные и непроницаемые, изучали противников, оценивая каждого.
Он ждал. Ждал их первого движения. Ждал их ошибки.
Внезапно сиплый голос рявкнул: