К пятой — стоны переросли в дикие вопли. Один из наемников, крепкий мужчина с перекошенным от ужаса лицом, рванулся, пытаясь разорвать путы, но кожа на его запястьях лишь лопнула, обнажив мясо и сухожилия.
К десятой — начались конвульсии. Тела дергались, как марионетки в руках безумного кукловода. Изо рта хлынула пена, глаза закатились, оставляя лишь белые, дрожащие белки. Кожа трескалась, как пересохшая глина, и сквозь трещины сочилась кровь — густая, темная, почти черная.
Они чувствовали, как их жизненная сила вытягивается, как Круг зовет ее, требует, впитывает.
Гилен поднял голову. Его губы дрогнули, и первый слог сорвался с языка, тяжелый, как удар молота:
— Хар-Гаал ан-Назгур вен-Хем-Рун!
Голос раскатился по пещере, ударяясь о стены, отражаясь, множась. Каждое слово было как нож, вонзающийся в саму реальность.
— Трикс-хаар дар’ак!
Воздух затрепетал.
— Вен-кхал дар’мур!
Кровь на полу закипела.
— Хар-Гаал ан-Назгур вен-Хем-Рун!
Рубины вспыхнули, осветив пещеру алым заревом.
— Дар’ак мор’тул, дар’мур хал’тул!
Тела жертв затряслись сильнее, кости начали ломаться с хрустом сухих веток.
— Кхаар’тул ан-Назгур, Хем-Рун ан-Хар-Гаал!
Последние слова повисли в воздухе, и наступила тишина, громкая настолько, что заложило бы уши.
А потом началось. Кровь жертв вытекала через поры, глаза, уши, ноздри, рты — будто сама плоть открывала путь для нее. Алые ручьи стекались в Круг, змеясь по вырезанным канавкам, питая рубины, которые пульсировали все ярче, все ненасытнее.
Тела усыхали. Кожа трескалась, обнажая мышцы, которые тут же чернели и рассыпались. Кости крошились, превращаясь в мелкий серый пепел.
Кровавые рубины вспыхнули так ярко, что на мгновение ослепили. Поднялись в воздух, вращаясь, как капли расплавленного металла, и свет их освещал искаженные лица умирающих — последние гримасы ужаса, застывшие навеки.
Кровь втягивалась в камни, насыщая их Силой, делая их почти живыми.
Руны на теле Гилена закровоточили, сливаясь с кровью Круга. Каждая пульсировала, впитывая энергию, и Гилен чувствовал, как она течет по его венам — горячая, густая, невыносимая.
Жертвы рассыпались в пепел. Рубины источали густую кровь, которая стекала вниз, вливаясь в руны Гилена. Круг исчез — вся кровь ушла в его тело.
Рубины потускнели, став хрупкими хрусталиками, мертвыми и пустыми. Руны затянулись, не оставив шрамов. Даже старые раны исчезли, будто их и не было.
Гилен пошатнулся. Глаза закатились. И он рухнул без сознания.
Тьма. Тишина. Покой... пока не наступит пробуждение.
Интерлюдия: Сайлос де Сильва
Корабль "Попутный Ветер" скользнул к причалу с изяществом, неожиданным для его размеров. Паруса, еще минуту назад натянутые, как струны, под напором яростного морского ветра, теперь обмякли, покорно сложившись. Пять дней. Всего пять дней пути — и это при капризах осеннего моря, которое то штормило, то затихало, словно дразня капитана.
Сайлос де Сильва сошел на берег, ощущая под ногами твердость деревянных досок после долгих дней качки. Его пальцы машинально поправили очки — тонкие, изысканные.
Город раскинулся перед ним, сверкая на солнце золотыми шпилями храмов, утопая в зелени виноградников, что карабкались по холмам. Торговцы наперебой зазывали покупателей, их голоса сливались в пестрый гул, а улыбки были такими же яркими, как разложенные на прилавках фрукты.
"Контрасты..." — подумал Сайлос, медленно выдыхая. — "Снаружи — благополучие, богатство, радушие. Внутри — грязь переулков, шепот заговоров, предательство, замаскированное под дружеские объятия, и кровь, что рано или поздно проливается в тени этих самых золотых шпилей. Как везде".
Он шел по улицам, не обращая внимания на толпу. Его шаги были размеренными, но в них чувствовалась скрытая напряженность — словно пружина, готовая разжаться. Дом Джилиана де Вуста стоял на одной из центральных улиц, недалеко от площади. Обычно в это время его друг уже ждал у порога, с неизменной ухмылкой и бокалом вина в руке.
Но сегодня дверь была заперта. Сайлос нахмурился, толкнул ее плечом — замок не поддался. Окна лавки "Серебряная нить", где Джилиан торговал одеждой и тканями, были темными, пустыми.