Стены, покрытые слоями слизи и неизвестных наслоений, мерцали перед ним в призрачном свете его зрения. Потёки на кирпичах рассказывали историю десятилетий, каждая трещина была как страница в книге. Крысы, шныряющие в тени, замирали на мгновение, ощущая его присутствие, прежде чем с писком бросались прочь. Даже мельчайшие колебания воздуха от движения сточных вод были для него видны — рябь на поверхности грязной жижи рисовала сложные узоры.
Он двигался бесшумно, его сапоги почти не оставляли следов в вязкой массе под ногами. Лишь изредка раздавалось тихое чавканье, когда его подошва отрывалась от особенно густого участка дна.
Ещё на поверхности, бродя по шумному рынку Альдерсгейма, Гилен заметил нечто странное. Среди толпы, там, где обычные люди видели лишь пустое пространство, маячила коренастая фигурка: не выше подростка, но с чудовищно удлинёнными конечностями, едва ли не волочащимися по земле. Его ярко-изумрудная шевелюра свисала тусклыми прядями, завязанными грубыми костяными шпильками, будто древними амулетами от сглаза. Кошмарно грязные пальцы оканчивались острыми желтоватыми коготками — ими он постоянно теребил юбки и платья женщин, от чего женщины вздрагивали, смущённо оглядывались, но не видели своего обидчика. Их лица выражали лишь смутную тревогу, быстро растворяющуюся в суете рынка.
Но самое интересное — рунный код, окружавший карлика, который Гилен мог читать как открытую книгу:
[Эффект: Абсолютная невидимость]
[Дополнительно: Иллюзии 3-го круга]
[Ментальное воздействие: Подавление тревоги]
Обычные люди проходили мимо, не замечая его. Но Гилен — заметил. И заинтересовался. В этом огромном городе он был совершенно один. Миара и Марик — слишком хрупкие, слишком смертные, чтобы быть чем-то большим, чем мимолётное воспоминание. Но этот карлик... В его грязных пальцах и извращённом уме мог скрываться потенциал.
Гилену стало любопытно. Не просто любопытно — впервые за долгое время он почувствовал что-то, отдалённо напоминающее азарт. Этот маленький монстр мог пригодиться. Возможно.
Среди всепроникающего зловония канализационных стоков — гниющей воды, человеческих отходов, распадающейся органической массы — его чуткие ноздри вдруг различили едва заметный, но знакомый аромат: грибной дух сырых подвалов, прокисший букет вина с лёгкой ноткой сахара, металлический вкус свежей крови, не успевшей свернуться даже сутки назад… И странное дополнение — не перец ли? Нет, скорее редкая пряность какого-нибудь заморского корня.
След был тонким, прерывистым, но для Гилена — ясным, как стрелка на компасе. Он двинулся по нему, не ускоряясь, но и не замедляясь, как тень, скользящая по стене.
Спустя несколько минут блужданий по лабиринту тоннелей Гилен вышел в просторный зал, скрытый глубоко под городом. Помещение, должно быть, когда-то было частью древнего храма или цистерны — высокие сводчатые потолки, колонны, покрытые странными барельефами.
Теперь стены были испещрены рисунками — углём, кровью, чем-то ещё более отвратительным. Примитивные изображения насилия, секса, пыток. В углах валялись обглоданные кости — некоторые явно человеческие.
Посередине комнаты громоздилась груда жутких трофеев: кошельки всевозможных форм и расцветок валялись вперемешку с драгоценностями — кольцами, браслетами и ожерельями, многие из которых всё ещё хранили кровавые следы от некогда живых тел. В центре композиции стояла стеклянная банка, наполненная грязноватой жидкостью, где плавали человеческие пальцы, будто чьи-то усохшие, бледные черви. А рядом висела отвратительная коллекция человеческих глаз, аккуратно продёрнутых сквозь тонкие нити, словно странное украшение маньяка-коллекционера.
А на импровизированном троне, собранном из черепов и гнилых досок, восседал сам карлик. Он грыз чью-то кисть, хихикал и разговаривал сам с собой, его голос прыгал от скрипучего фальцета до низкого рычания:
— Ах, эти глупые людишки! Никто меня не найдёт! Никто-никто-никто! — он закатился в истерическом смешке, обнажив ряд острых, как иглы, зубов.
Гилен стоял в тени, окутанный Кровавым Туманом, наблюдая за этим зрелищем. Его губы медленно растянулись в улыбке — недоброй, хищной, полной холодного любопытства. В темноте засветились его Клыки.
Кровавый Туман дрогнул, будто живая плоть, рассекаясь по невидимому шву. Из алой пелены медленно выступила фигура — высокая, искажённая, словно тень, вырвавшаяся из самых тёмных уголков кошмара. У Карлоса Гриноля перехватило дыхание, а в груди что-то холодное и тяжёлое сжалось в комок.