— Как ты, мой ангел? — ласково поинтересовался он. Слегка шершавая ладонь легла мне на щеку.
Я закрыла глаза, сдерживая слезы. Помню, когда была маленькой, меня так часто называли родители. Это… происходило так давно, что думаю, словно от того момента прошла целая, длинная вечность. Вечность, где я радовалась и светилась от счастья. Вечность, где мама жила…
— Улыбаюсь, значит — нормально, — я разлепила веки и взглянула в карие глаза отца, держа уголки губ поднятыми. Он стоял в униформе, из которой практически не вылезал, глубокие морщинки в некоторых местах прорезали кожу, давая знать о немолодом возрасте, темные волосы, как всегда, пребывали в небрежном виде — у отца не находилось времени их расчесать, так же, как и побрить щетину на пол лица.
— Это хорошо.
Папа чмокнул меня в лоб и вновь взялся за свой кофе. Лицо помрачнело, тяжелый вздох вырвался из груди, когда человек по рации, висящей на его ремне, сообщил, что нужно срочно ехать в участок, захватив дела. Посмотрев на меня извиняющим взглядом, он сказал своему коллеге, что скоро будет на месте. Я оставалась стоять на месте, только на это раз не сдерживая слез. Мне было чертовски обидно, что единственный, родной человек отдаляется от меня с каждым разом все больше. Он не находится рядом, когда это требуется, не знает, что творится в моей жизни и почти не участвует в ней…
Как бы я хотела вернуть те времена, где отец не окунался с головой в работу, и мама была с нами. Но, к сожалению, это невозможно. Прошлое нельзя вернуть.
Папа, увидев, что я плачу, неуклюже обнял меня.
— Детка, что случилось?
А он, будто не знает!
— Ты постоянно пропадаешь на своей работе! — я сделала шаг назад, убрав его руки со спины. — Ты.. ты даже не думаешь, что, например, мне это не нравится! Не думаешь о том, что ты мне нужен, пап.
Болезненный комок застрял в горле, хотелось кричать, рушить все подряд прямо здесь и сейчас, но я не позволяла себе такого удовольствия, сославшись на то, что отец неправильно отреагирует. Еще отправит в психушку после подобной сцены…
— Я люблю тебя, Скай, — прошептал он, приковав печальный взгляд в пол. — И я знаю, как ты сильно не одобряешь то, чем я занимаюсь. Просто у меня нет другого выхода. Мне приходится работать таким неопределенным режимом, чтобы получать хоть какие-то деньги и содержать нас. Раньше твоя мама…
— … знаю, — я закрыла глаза, громадные капельки слез скатились по щекам. — Она тоже приносила доход в семью. А сейчас ты думаешь, что один это делаешь? Я специально устроилась на работу, чтобы помочь тебе погасить кредит за новую мебель для нашего дома.
Он громко выдохнул, переминаясь с ноги на ногу.
— Я очень благодарен тебе, ангел, но то, что ты получаешь — хватает нам, чтобы купить еду на неделю. И все. Этих денег мало. И они не играют особой роли в бюджете нашей семьи.
Не играют?..
Это прозвучало, как оскорбление. Мне словно дали смачную пощечину. Я столько пропадаю на работе, чтобы потом он мне сказал такое? Я пыхчу на ней, получается, почти без толку? Просто так? Практически каждый день просыпаюсь рано утром для того, чтобы сходить в одно отстойное место, отстрадать там пару тройку часов и в конце месяца получить зарплату (если ее так можно назвать) аналогичную той сумме, которую мы тратим на предназначенные на неделю продукты?
Я не могла ничего ответить отцу. Слова, желающие вырваться наружу, застряли где-то в горле, и мой рот тупо был открыт. Мне не хотелось кричать на папу, поднимать истерику или еще что, я просто развернулась и направилась быстрыми шагами к лестнице, вытирая соленые слезы. Он пытался меня остановить и извиниться, но хреново у него это получалось. Никогда не понимала таких людей, которые говорят что-то правдивое и обидное, а потом пытаются нелепо просить прощения. И для чего они это делают? Чтобы доставить кому-то боль?
— Скай, прости. Я не...
Папа не закончил предложение, потому что я, влетев в свою комнату, захлопнула дверь перед его носом, чем, наверное, показала, что моя обида все-таки достигает высокой метки, а не низкой, как он наверняка думал. Отец никогда не следил за своими словами и мог наговорить много того, отчего потом захочется возненавидеть свою и так дерьмовую жизнь еще больше.
Я любила его. И у меня не было причин его ненавидеть. Почти. Такие случаи всегда сопровождались моими слезами, а ком ярости постепенно рос внутри, не решаясь выбираться наружу. И, видимо, сейчас он приобрел достаточные размеры и вырвался на свободу, когда мое терпение, перекрывавшее ему дорогу туда, лопнуло, словно мыльный пузырь. Надоело уже день изо дня оставлять его преданность к работе без комментариев. И я питала гнев к отцу, что после гибели мамы он променял единственное, что у него осталось — меня на какие-то гребанные бумажки. Не знаю, какая главная из причин у него была, что он практически жил в своем офисе: может, таким образом он пытался не думать об утрате родного для нас человека, забивая даже крохотное, оставшееся место в голове мыслями о работе, или же по его объяснению — пустился во все тяжкие, чтобы мы могли платить за кредит и хоть на что-то жить. Но сколько бы я тогда ни злилась на папу за то, что он не проводил со мной время, казалось, этой злости не хватало, чтобы высказать ему все раньше. До этого момента я лишь признавалась в своем недовольстве в… более мягкой форме. А тут меня прорвало. И в итоге получилось вот что: отец обидел меня, а я — его, сделав легкий намек, что он непутевый отец, который не может даже выполнять элементарных обязанностей любого родителя — уделять ребенку немного своего времени, пусть тот и семнадцатилетняя девушка со свойственным подросткам несносным характером. Конечно, если посмотреть на эту ситуацию с другой стороны, почему он переехал на работу, то можно его понять. Он стал трудиться в полную силу, чтобы обеспечивать нас. Днями и ночами. Ночами и днями этот замученный и уставший от рутины мужчина, в котором с каждым разом я все меньше видела своего жизнерадостного, внимательного отца, пыхтел на работе, чтобы у нас имелись хоть какие-то деньги.
Я видела, как папа мучился. Как приходилось ему тяжело. Этот адский труд, постоянная нервотрепка, депрессия. Не каждый бы придерживался его позиции долго. Кроме него самого. Можно было бы назвать моего отца героем, что он терпит все это и до сих пор не плюет на эту адскую работу, но, как известно, каждому герою нужен помощник. И когда у меня наступили летние каникулы, я примчалась помогать ему. Устроилась в отстойное кафе, где платят… не могу сказать, что нормально. И большой плюс, что я, отныне, потею в коморке с облезшими стенами, это не то, что мне выдают вообще какую-то зарплату, а то, что в ней я познакомилась с двумя классными ребятами — Брэндоном и Райаном (о чем явно не жалею).
Мои ноги подкосились. Сползая спиной по двери, я оказалась на полу. Слезы жгли глаза. Я не знала из-за чего именно плачу: из-за того, что отец, который сейчас находится по ту сторону и нелепо пытается извиниться, не уделяет мне никакого внимания и считает, что моей зарплаты примерно хватает на пару банок среднекачественого йогурта, или из-за того, что мне не везет с работой, как и ему.
— Скай, доченька, — голос отца донесся до моих ушей.
Я шмыгнула и подняла голову, обнимая коленки. Мне было нечего опасаться — папа не зайдет сюда, если не хочет усугубить ситуацию в триллион раз. Он знает, что когда я расстроена и плачу, мне необходимо побыть наедине с собой.
Я не ответила.
Ну а зачем? Что ему говорить?
— Я не хотел обижать тебя. Правда. Ты знаешь, в какой мы нелегкой ситуации находимся. Я прошу, отнесись к этому без слез. Что есть, то есть. И ты не должна расстраиваться из-за того, что сейчас происходит у нас в семье.
Черт. Он лучше ничего не мог сказать?
Утешил, так утешил.
Я вздохнула — а так хочется вернуться к тому, что было…
— Скай, ты слышишь меня? — спросил он мягким тоном. Его идиотская рация вновь дала о себе знать. Выругавшись, папа сообщил напарнику, что уже в пути, а затем я почувствовала, как его большие ладони легли на дверь. — Прости меня за это. Если бы все можно было изменить, я бы изменил. — Он отошел, его тень, просачивающаяся через щелку, уменьшилась в размерах. — Не жди меня сегодня.