там и следовало оборудовать позиции… Потом ротный по-прежнему молча кивнул, скорее своим мыслям, чем сидящим рядом бойцам, поднял голову и упер взгляд в ординарца:
— Волобуев, взводных ко мне. — Остальным приказал: — Во двор. Дождемся взводных и на рекогносцировку..
***
Старший лейтенант Воробьев выбрался из окопа, который копал, и, нагнувшись, поднял аккуратно сложенную нижнюю рубаху. Пока шла беседа со старшиной Перебийносом, пот высох, так что можно было одеваться. Он не торопясь натянул нижнюю рубаху, гимнастерку, аккуратно затянул ремень и перекинул через плечо портупею, продернув ее под погоном. И все это время его глаза напряженно рассматривали кукурузное поле.
— Товарщ старш лейтенант, командир третьего взв…
Ротный махнул рукой, останавливая доклад младшего лейтенанта Кучкова. Взводный-три в роте был самым молодым, прибыл с пополнением прямо перед началом наступления, поэтому все делал подчеркнуто по уставу, зато частенько упускал то, что ни в каких уставах не упоминается, но для выживания на войне является необходимым. Впрочем, на боеготовности взвода это никак не сказывалось, потому что у Кучкова был довольно опытный «замок»1 — сержант Шапиро, с которым старший лейтенант Воробьев воевал с сорок третьего. • 1 «Замок» — жаргонное название заместителя командира взвода, назначаемого из сержантского состава. (Примеч. авт.)
— Всё? — коротко скорее даже не спросил, а констатировал ротный, обводя взглядом куцый строй своих офицеров.
— Так точно, — тихо отозвался замполит. Его лицо было слегка напряженным. Он тоже воевал давно и понимал, что еще раз собирать офицеров до того, как рота закончила оборудование опорного пункта, просто так командир не будет. Значит, что-то произошло…
— Давайте-ка, командиры, отойдем в сторонку, вон туда, в балочку, — указал подбородком Воробьев, — а то уж больно мы здесь все как на ладони.
Замполит и командир первого взвода лейтенант Жабий обменялись понимающими взглядами: вот оно, значит, как…
— Значит, так, командиры, — начал ротный, — оборудование опорного пункта продолжаем с той же интенсивностью. До ужина. Ужин сделаем на закате. Старшина понял?
Старшина роты, дюжий степенный сибиряк Прово-торов, согласно наклонил голову:
— Да у меня уже все готово, товарищ старший лейтенант. Могу сейчас бойцов покормить…
— Сейчас не надо. На закате, я сказал. Понятно?
— Так точно.
— Вот и ладушки. Далее. Перед ужином все кирки и лопаты оставить на бруствере, будто мы собираемся продолжать оборудование позиций. Но едва только солнце скроется за горизонтом, приказываю оставить по одному отделению, которое будет имитировать продолжение работ, в основном создавая шум, а остальной личный состав вывести из окопов и скрытно, еще раз повторяю — скрытно, — чуть возвысив голос, подчеркнул ротный, — выдвинуть к берегу реки. Где и занять оборону.
— Без оборудования позиций? — удивленно спросил взводный-три.
— Без единого звука. Если кто-то не то что лопаткой о камень звякнет, а просто чихнет, разрешаю придушить гада на месте. Понятно?
— Так точно, —– слегка сконфуженно отозвался Кучков. А лейтенант Жабий тихо спросил:
— Гаубицы? Ротный молча кивнул.
— Поня-атно, — задумчиво протянул взводный-один и после короткой паузы задал еще один вопрос: – А не опоздаем?
Воробьев пожал плечами. А что тут ответишь? Может, и опоздаем. А если немцы увидят, что русские уже знают об их присутствии, — точно опоздаем. Они-то пока накапливаются и готовят переправочные средства, рассчитывая накрыть русских внезапным огневым налетом, прижать их к земле, а тем временем переправить свою пехоту на этот берег, дать ей возможность подтянуться поближе, метров на двести, и уж потом атаковать. Поэтому и ныкаются до поры до времени. Если же поймут, что внезапность утеряна, — немедленно откроют огонь. В принципе по всем канонам войны уже должны были бы. Застать пехоту на недооборудованных позициях — для артиллерии самое милое дело. Но эти-то фрицы прорываются из котла — значит, с боеприпасами у них вряд ли густо. Потому и молчат. Берегут боезапас.
— Значит, запоминайте сектора, — спустя пару минут продолжил старший лейтенант. — Третий взвод, занимаете оборону от одинокой ветлы до мшистого валуна… Сидеть! — рявкнул он на молоденького младлея, попытавшегося вскочить, чтобы рассмотреть указанные ему ориентиры. — По пути посмотришь.
— Так точно, — отозвался уже совершенно покрасневший Кучков.
— Вот и хорошо. Второй взвод…
После постановки задачи старший лейтенант Воробьев распустил командиров и неторопливо, вразвалочку, вернулся к своему КНП. Пару минут он молча смотрел, как споро работают бойцы, а потом расстегнул ремень, намереваясь тоже еще поучаствовать в действе, практическая польза от которого после принятых решений стала довольно сомнительной. Но тут сбоку послышался голос старшины Пе-
ребийноса:
— А я ось и туточка, товарищу старший лейтенант, та и поснидать вам захватил. Ох и добрую кашу наш старшина наварил, ох и добрую…
Ротный окинул хитроватую рожу командира разведчиков насмешливым взглядом, перевел его на солнечный диск, нижним краем уже зацепившийся за горизонт, и протянул руку за котелком. В других условиях он бы, пожалуй, поостерегся: при ранении в живот полный желудок — верная гибель. Но им предстояло продержаться целую ночь против врага, превосходящего их численностью в сорок раз. Так что выжить он не слишком надеялся. А вот сил до утра могло и не хватить…
— Ну давай;.. Значит, так, старшина, — неторопливо начал старший лейтенант, степенно уплетая кашу, щедро приправленную «вторым фронтом», как шутливо именовали американскую тушенку. Причем, судя по обилию лука, поначалу ротный старшина, похоже, не собирался расходовать столь ценный продукт, частенько выполнявший на фронте роль «золотого запаса», на который можно было обменять что-нибудь полезное в хозяйстве, но затем, видно, решил: когда не помирать — все одно день терять, пусть уж бойцы перед ночным боем, который должен был стать для большинства, а то и для всех последним, хоть наедятся до отвала. О том, что шансов выжить в ночном бою практически никаких, в роте уже давно знали, во особенного страха у людей не было. Они были солдаты, русские солдаты, и война шла уже четвертый год. Как много умных, сильных, честных русских людей уже лежало в земле. Они погибли не только за своих близких, родных, любимых, но и за то, чтобы вот они, бойцы первой роты 239-го отдельного батальона войск НКВД, сумели дожить до сегодняшнего дня. А сегодня, значит, пришел их черед… — Значит, так. Ты со своими орлами сразу после заката отойдешь на правый фланг и займешь позицию вон за теми сухими деревьями.
— Так… товарищу старший лейтенант! До него ж, мабуть, больше километра!
— Вот именно. А еще там дальше река поворот делает. А ну как фрицы, после того как мы им здесь по сусалам дадим, решат мне фланговый обход устроить? И что мне тогда делать?
— Так это же после того как дадим. А до того-то чего я там торчать буду? Товарищу старший лейтенант, дозвольте я им сначала трохи…
— Отставить разговоры! Будешь делать что я сказал, — сурово сдвинув брови, оборвал Перебийноса ротный. А затем, смягчившись, пояснил: —– Пойми, старшина, нам ночь, целую ночь держаться! И в начале мне твой десяток автоматов — нешибкая подмога. На первую атаку стволов хватит… ну, я думаю. А ежели немцы так попрут, что не хватит, — и твой десяток не поможет. А вот дальше… Так что ты — моя последняя надежда будешь. Нет, не отбиться — остановить. Если даже фрицы на обход не решатся — сиди до последнего. А уж когда они вот сюда, на гребень, заберутся, а никого из нас, чтобы их задержать, уже не останется — вот тогда и ударь! Чтобы они снова остановились, Чтобы на тебя развернулись. Чтобы дальше не пошли. И чтоб наши успели сюда подойти и их, гадов, прищучить. Понятно?
— Так точно, командир, — слегка дрогнувшим голосом отозвался старшина Перебийнос. Ему предстояло самое сложное, что только может выпасть на войне:
и ждать, пока не убьют всех своих…
— Вот и ладушки, — повторил любимую присказку ротный. — Ну все, иди к своим. Вон солнце уже почти село.