Переработка? Конец? Он представил себя грудой безжизненного металла и мысленно застонал. Нет, нет, мысль была чудовищной и цепенящей, ее надо гнать, гнать, гнать от себя, она не вмещалась в нем, распирала его, но он не мог избавиться от нее. Еще мгновение — и она взорвет его изнутри.
Он собрался с силами и вошел в лабораторию.
— Мир входящему, — церемонно поклонился кирду Густов и сделал несколько шагов вперед.
Двести семьдесят четвертый вздрогнул, как от удара, отпрянул от космонавта и заметался по круглому залу, пытаясь где-нибудь спрятаться.
Космонавты, широко раскрыв глаза, смотрели на робота.
— Что у него там? — постучал Густов пальцем по лбу. — Что-нибудь не в порядке с электроникой? Дефект какой-нибудь.
Слово «дефект» произвело на робота впечатление неожиданного удара. Он дернулся, бросился вперед, остановился, ринулся на стену, как бы намереваясь пробить ее, грузно осел на пол, но тут же снова вскочил.
— Нет, — закричал робот высоким пронзительным голосом, — дефектов нет!
— Он умоляюще смотрел на космонавтов и повторял: — Нет дефектов, нет дефектов! Нет деф, нет!
Экипаж «Сызрани» оцепенел. Каждый вечер им казалось, что они уже перерасходовали свой запас эмоций и уже никогда в жизни не смогут поразиться чему-либо на этой планете. И каждое утро изумление и острое любопытство опять охватывали их, словно заново накопились за ночь.
— Это тот же самый, наш? Как ты думаешь? — почему-то шепотом спросил у Надеждина Марков.
— По-моему, он, — нерешительно ответил Надеждин. — Я заметил у него две вмятинки, одну на лодыжке, другую на животе. Смотри, вон. Но голова у него не та. Ей-богу, не та. У той около передних глаз была царапинка, а у этой нет. Но что он говорит… не понимаю…
— А может быть, он просто надел сегодня свежую голову? — улыбнулся Марков. — Мне иногда тоже хочется проделать такую операцию.
— Перестань, — сказал Надеждин. Он встал и медленно сделал несколько шагов по направлению к роботу.
Тот затрепетал всем своим массивным металлическим телом и отступил назад.
— Ну что с вами? — ласково пробормотал Надеждин. Он почему-то вспомнил свою маленькую дочку и подумал, что говорит сейчас с теми же интонациями, с которыми всегда разговаривал с ней, когда нужно было ее успокоить. — Ну не надо, не надо, не бойтесь, вот так.
Робот почти перестал дрожать. Он стоял и молча смотрел на Надеждина. Тот поднял руку, и робот снова попятился от него.
— Ну зачем так, — ворковал Надеждин, — не надо бояться. Роботы никого не боятся.
— Страшно, — тихо прошептал Двести семьдесят четвертый.
— Ну так прямо и страшно, — сказал Надеждин и осторожно положил руку на плечо робота.
Робот был намного выше его, и командиру «Сызрани» пришлось поднять руку.
Двести семьдесят четвертый не знал, что такое благодарность, так же как не знал, что такое симпатия. Он лишь почувствовал, что переполнявший его страх куда-то медленно отступал, и его анализаторы подсказали ему, что простого совпадения быть не могло. Когда этот человек, которого его товарищи называют множеством имен: то Колей, то Надеждиным, то товарищем командиром, — когда этот человек стоял рядом с ним, широко расставив ноги и положив свою мягкую, почти невесомую руку на его плечо, страх таял. Он стоял рядом с Надеждиным и не хотел отходить от него. Он боялся возвращения страха.
— Ну вот и умница, — сказал Надеждин и ужаснулся абсурду всего происходившего. Он, человек с планеты Земля, командир «Сызрани», стоит в чужом мире рядом с металлическим роботом и успокаивает его ласковым бормотанием. Он пожал плечами. Он уже устал поражаться.
Марков и Густов медленно подошли к ним.
— У вас есть имя? — вдруг спросил Марков.
Робот вздрогнул.
— Да, — испуганно сказал он. — Двести семьдесят четвертый.
— Зовите меня просто Двести, — пошутил Густов, но Марков и Надеждин выразительно посмотрели на него, и он сконфуженно замолчал.
— Ну вот и прекрасно, — так же ласково сказал Надеждин. — Теперь мы знакомы, меня зовут…