— Конечно. Но как же это может быть?
— Именно так, как она говорила.
— Правнучка?
Я кивнул.
— От кого?
— От адской девы, известной нам лишь по слухам, от Линтры, дамы, стоившей ему руки.
— Но ведь та битва произошла недавно.
— Время течет по-разному на разных Отражениях, Ганелон. В дальних пределах это было бы возможно.
Он покачал головой и расслабил руку, державшую узду.
— Корвин, я действительно думаю, что Бенедикту следует об этом знать. Если это правда, то ты должен скорее дать ему шанс подготовиться, чем позволить ему неожиданно открыть это. Вы такая неплодовитая компания, что отцовство, кажется, разит вас сильнее, чем других. Посмотри на Рэндома. Он годами не признавал своего сына, а сейчас, я чувствую, он рискнул бы ради него своей жизнью.
— Я тоже так считаю, — согласился я. — А теперь забудь о Рэндоме и попытайся представить себе, что произойдет, если рассказать все Бенедикту.
— Ты думаешь, он примет сторону Дары против Амбера? Начнет выбирать?
— Я предпочел бы не провоцировать его на это.
— Мне кажется, ты оказываешь ему плохую услугу. Он, кстати, не похож на человека, обуреваемого чувствами. Свяжись с ним через Карту и скажи о своих подозрениях. Таким образом, он хотя бы получит возможность как следует обдумать это и подготовиться к неожиданной встрече.
— Он мне не поверит. Ты видел, каким он делается, стоит мне упомянуть о Даре.
— Это само по себе о чем-то говорит. Возможно, в глубине души он знает, что может произойти, и отвергает это так горячо потому, что ему хотелось бы иного.
— Да, но сейчас это только расширит трещину, которую я пытаюсь замазать.
— Но то, что ты скрываешь от него правду, может привести и разрыву, когда он обо всем узнает.
— Нет, я считаю, что знаю своего брата лучше, чем ты.
Он отпустил поводья.
— Хорошо. Надеюсь, ты прав.
Я ничего не ответил, а только пришпорил Огнедышащего, Между нами существовал молчаливый уговор — Ганелон мог спрашивать меня обо всем, что только ему хотелось узнать. И так же молчаливо подразумевалось, что я со вниманием выслушаю любой его совет. Такие отношения сложились потому, что его положение было уникальным. Мы не состояли в родстве. Он не был амберийцем. Свары и проблемы Амбера стали и его проблемами потому, что он сам этого пожелал. Давным-давно мы стали друзьями и союзниками. За плечами у нас была битва с нечистью из Черного Круга в Лорен, стране, ставшей ему родной. Когда же битва закончилась победой, он пожелал поехать со мной, чтобы помочь мне управляться с моими собственными делами и с делами Амбера. Таким образом нас связывала только дружба, штука более крепкая, чем долги совести и правила чести. Другими словами, у него было право приставать ко мне с советами, за которые я даже Рэндома мог бы послать к черту, коль скоро решение было мною уже принято. Я понимал, что мне не следует раздражаться — все, сказанное Ганелоном, было сказано честно и из самых добрых побуждений. Вероятно, эта нетерпимость осталась у меня с той поры, когда я был полководцем, а он моим генералом. В те времена я терпеть не мог, когда обсуждались мои решения и приказы. Я подумал, что меня, пожалуй, больше всего раздражает то, что в последнее время он высказал несколько верных догадок и здравых предложений. Я чувствовал, что мне следовало бы додуматься до этого самому. Никому не нравится признаваться в собственной недальновидности. И все же: только ли в этом дело? Сработал старый армейский рефлекс, заставляющий принимать во внимание только свои решения? Или же меня беспокоит что-то более глубокое? То, что как раз теперь должно всплыть на поверхность?
— Корвин, — нарушил молчание Ганелон, — я тут поразмыслил…
Я вздохнул:
— Да?
— Насчет сына Рэндома. Учитывая то, как здорово заживают ваши раны, я думаю, он мог выжить и все еще бродит где-то.
— Хотел бы я верить, что так оно и есть.
— Не слишком торопись с такими пожеланиями.
— Что ты имеешь в виду?
— Как я понял из ваших разговоров, он очень мало бывал в Амбере и мало общался с семьей, так как вырос в Ребма.
— Да, я тоже так думаю.
— Фактически, кроме Бенедикта и Льювиллы в Ребма, единственный, с кем он имел контакт, был тот, кто ударил его ножом.
— Блейз, Бранд или Фиона. Мне пришло в голову, что у него, вероятно, сложилось весьма искаженное представление о семье.