– Вон, смотри, звонаря видно. Вполне себе живой, никакой записи.
И в самом деле, высоко, на третьем ярусе колокольни виднелась тёмная фигурка…
Оказывается, звонили и в самом деле по случаю праздника: крестили младенца. Такого, уже слегка подрощенного, месяцев шести или восьми, я не слишком разбираюсь в мелких детях. Да и в крупным, честно говоря, тоже не очень. Дитя, судя по розовой резиночке в волосах, девочка, одетая в кружевную рубашку, была не слишком довольна холодной водой, и выражала это как могла, то есть, громким плачем. Послушав пару минут, я поморщилась и потянула Сергея за рукав.
– Слушай, я выйду пока, ладно?
– Иди. Только к сараю больше не ходи, – усмехнулся он. – А я послушаю отца Игнатия.
Я бросила взгляд на молодого священника – высокий, с серьёзным лицом, в красивых длинных одеждах, он вел службу, и три или четыре десятка прихожан ему внимали. Тут дитя в кружевах издало особо пронзительный вопль, и я поспешила покинуть храм.
За асфальтированной площадкой для машин росли несколько березок, под ними стояла скамейка. Я села, привалившись спиной к дереву, вытянула ноги и стала рассматривать церковь, как рассматривала бы гравюру в старинной книге, вникая в мельчайшие детали. Симметричный фасад с высокими тосканскими колоннами, застеклённая арка входа, колокольня… Никаких завитков, асимметрии, неправильностей – строгие линии, лаконичный декор. Да какое там барокко, чистый ампир! Получается, что не держался архитектор за вышедший из моды стиль, заинтересовался новыми веяниями?
Прислушалась: голос отца Игнатия, уже не творящего молитву, а с кем-то разговаривающего ласково. Невнятный гул разговора людей, выходящих из церкви, пробивается только пронзительный голос женщины, призывающей всех скорее за стол. Больший круг – лай собаки, стук топора о дерево, девушка напевает какую-то модную мелодию. Ещё дальше лес, какая-то птица, повторяющая одну короткую фразу…
– Сидишь, молчишь, гадости думаешь? – раздался за моей спиной голос Кузнецова.
Открыв глаза – и когда я успела их закрыть? – я ещё раз посмотрела на фасад церкви и встала.
– Поговорил с отцом Игнатием?
– Очень коротко. Но в общем-то, можно было и обойтись, он в исторические детали не погружается. Да Игнатий и не из Афанасьевых…
– Тогда поехали.
– Отец Игнатий посоветовал проехать до моста, посмотреть остатки путевого дворца, и на ту сторону реки. Там более жилая часть села, а здесь, по левому берегу, больше старых заброшенных домов, – говоря всё это, Кузнецов открыл машину и сел на водительское сиденье. – Как и многие города и сёла вдоль старой Государевой дороги, Выдропужск стал чахнуть с постройкой Николаевской железной дороги. Совсем не зачах, конечно…
– Но зрелище печальное, – согласилась я, глядя на старые бревенчатые двухэтажные дома с выбитыми окнами, перекосившимися дверями, окружённые одичавшими садами и мощными сорняками.
Дома эти строились для жизни, чтобы в них бегали дети, пили по вечерам чай на веранде, ссорились и мирились; чтобы лаял дворовый пёс, и будил поутру петух.
– Давай заедем к Софье Михайловне в Пестово, хочу летних яблок купить, – сказала я, когда мы пересекли мост.
– А по дороге в Москву не купишь?
– Здесь лучше.
Не говоря ни слова, Кузнецов развернулся и поехал в сторону Пестова.
Софья Михайловна была дома. Вместе с девочкой лет двенадцати она сидела в саду под яблоней за большим столом, на котором поверх расстеленной газеты была высыпана гора грибов. Рядом с хозяйками были расставлены тазы, в которых уже очищенные грибы сортировались по видам – белые, подосиновики, моховики, лисички… В совсем небольшом тазике, литра на два, лежали грибы, при виде которых я ахнула.
– Рыжики! Здрасте, Софья Михайловна.
– Здравствуйте, Алёна, – улыбнулась она и кивнула моему спутнику. – Добрый день. Да, повезло нам с Танюшей сегодня, видите, какой урожай. Несмотря на субботу… Вот завтра уже всё соберут подчистую, можно и не ходить.
– Ой, как я вам завидую… – я вздохнула. – А я года два за грибами не ходила. Ну, ничего, сейчас вот закончим наши дела, попрошу у босса отпуск и уеду куда-нибудь грибы собирать.
– Катюша, – хозяйка повернулась к внучке. – Отнеси в дом рыжики и начни протирать тряпочкой, ты помнишь, как?
– Помню. А потом можно погулять, когда все протру?
– А потом можно погулять, – кивнула бабушка и повернусь к нам. – Чаю?
– Спасибо, Софья Михайловна, но мы уже поедем сейчас, нам бы сегодня в Москву уехать, – отказалась я не без сожаления. – Собственно, я с просьбой и с вопросом.