Ночь, узкий серпик молодой луны, озеро плещет совсем рядом, комары поют громко и слаженно, словно хорошо оплаченный хор кастратов – романтика!
Идти оказалось довольно долго, минут пятнадцать – по засыпанной щебнем улице с редкими фонарями, мимо спящих уже домов, гнущихся под тяжестью плодов деревьев, под периодическое взлаивание собак.
– Год какой яблочный, – вздохнула Ирина. – Опять будем мешками возить в Москву и раздавать всем, кто не успеет убежать. Ну невозможно же такое добро оставлять гнить!
– Невозможно, – согласилась я. – У нас в моём детстве тоже была дача, и я помню эти страдания раз в два года.
– А что теперь с ней, продали?
Я махнула рукой.
– Родители погибли в аварии десять лет назад, под Новый год. Какая дача, не того мне было…
– Понимаю.
– Ну вот, а ближе к лету внезапно оказалось, что там неправильно была оформлена собственность на землю, я попыталась ввязаться в драку и с треском её проиграла. Теперь на нашей бывшей даче живёт дочь председателя садового товарищества. Сейчас я всё сделала бы по-другому – нашла бы адвоката, заплатила денег, а тогда… Я была одна, мне только стукнуло двадцать два года, и я в себя едва начала приходить. А тётушка была в Италии на раскопках. Пока я до неё дозвонилась, пока она выбралась в Москву, всё уже кончилось, – остановившись, я посмотрела на Ирину с удивлением. – Надо же, а меня эта история, оказывается, всё ещё волнует! Извини, что я так на тебя вывалила…
– Ерунда. В самом деле, ты оказалась одна и просто не знала, куда бежать. Я бы в такой ситуации точно так же растерялась бы.
Где-то по соседству вдруг заорал петух, и я даже споткнулась от неожиданности, а моя собеседница фыркнула.
– Опять у Столяровых птиц рехнулся. У них живёт один петух, за красоту держат. Мадам Столярова его рисует на чашках, творчество такое. А кур они не заводят, потому как возни много и грязно. Вот бедолага от одиночества и не видит света белого… Поёт, соловушка наш, в любое время суток.
– Как вы тут интересно живёте, – хмыкнула я.
– Да ты тоже не скучаешь, – парировала она. – В историю с убийством не все ввязываются.
– Я в стороне! – помотала я головой. – Эту самую Веронику я почти и не знала…
– А жаль. Ребята никак не могут выяснить её прошлого, представляешь? Вот она возникла пять лет назад в Москве, поступила на заочную журналистику, работала в какой-то конторе секретаршей, с Балаяном познакомилась, а где до этого жила, кто её родители, где школу закончила – ноль. Зеро. В той, прости господи, академии, где она училась, лежат копии документов, так даже по копиям видно, что это не слишком хорошо сработанная липа.
Тут я остановилась и посмотрела на неё с сомнением.
– Ты чего? Почти пришли уже, вон твоя машина!
– Ира, а почему ты мне это рассказываешь? Как бы секретные сведения, материалы расследования…
– А мне муж разрешил, – пожала она плечами. – Считай, что это такая оригинальная форма опроса свидетеля.
– Да?
– Точно.
– Ладно. Только всё равно я о ней практически не знаю ничего. К моменту, когда Балаян нас с Вероникой познакомил, она уже вполне цивильно выглядела, одевалась как надо и говорила… правильно. Лёгкий акцент оставался, даже не акцент, а такое… Ну вот как южное фрикативное «г» очень долго приходится изживать, а у неё проскакивали словечки, – я задумалась, даже в затылке почесала для интенсификации процесса. – Сибирские, что ли. Типа «поставить укол» вместо сделать. Или «навести кофе». Только это всё равно ничего не даёт.
Пикап стоял в углу импровизированной парковки, почти уткнувшись мордой в задний бампер кузнецовского джипа. Я протиснулась к багажнику, открыла его и отшатнулась, так запахла бедненькая мельба, истомившаяся в прожаренной железке.
– До дому я их не довезу…
– Не довезёшь, – Ирина цапнула одно яблоко, потёрла о рубашку и смачно откусила. – Вкусное!
– Тебе оставлю.
– А я что с ними буду делать? Они ни на варенье, ни в компот, только так съесть. Ну, завтра детей привезу, испечём пирог. Ты корзину-то доставай, надо их в холодную кладовую на бумаге рассыпать, пусть подсохнут!
Корзина была тяжёлая, так что мы несли её вдвоём, периодически останавливаясь передохнуть. Когда огрызок яблока улетел в кусты, я спросила:
– Ты специализируешься на волокнах?
– Да. То есть, конечно, я могу тебе с чем угодно работать, но с волокнами, волосами и шерстью я королева. Богиня, как утверждают некоторые. Сразу скажу, что в деле Корских для меня почти ничего не было.
– Почти? – зацепилась я за оговорку.
– Ага. К её блузке и джинсам прилипли несколько кошачьих шерстинок.