Во-первых, идея Академии а la Азимов не вполне соответствует идее империи. Это принципиально разные структуры. Академия – это хотя и долгосрочная, но все же «чрезвычайная комиссия», а империя – это «стационар». Из Академии при определенных условиях со временем теоретически может возникнуть новая империя, однако если говорить о создании чего-то, то либо Академия, либо империя. Причем в обоих случаях свои трудности и сложности. Но к проблеме империи я вернусь чуть позже.Во-вторых, не думаю, что какая-то «одна, отдельно взятая страна» может стать азимовской Академией. Тут нужен универсальный опыт, и скорее это будет мировая сетевая структура. Это не значит, что не надо стремиться создавать локусы кристаллизации нового, свои сетевые структуры, «фабрики мысли», объединять их, активно внедрять свои наработки в образование и т.д. Тем не менее, будучи реалистами и стремясь к невозможному, к тому, чтобы сработать на пределе («интеллектуальный спорт» наивысших достижений), не надо забывать о реальности вообще. Антонио Грамши называл это пессимизмом разума при оптимизме воли.В-третьих, в чем может заключаться русская заявка на превращение в locus standi иfield of employment чего-то нового? К сожалению, здесь не так уж и много, что можно предложить. Можем ли мы похвастать недеморализованным населением, готовым не то что строить новое, а вообще к чему-то новому?Для кристаллизации нового нужны наука и образование. У нас – стремительно рушащиеся и рушимые наука и образование. Их нынешняя организация не соответствует ни состоянию современного мира, ни современному этапу развития науки. Как и во многих других областях, мы проедаем советское прошлое, добавляя плохо соотносимые с ним западные дешевки – поделки для бедных и утиль-сырье. Есть ли у нас иммунитет против этого? На рубеже 1980-1990-х годов мы не смогли спасти самих себя и проиграли находившемуся в тяжелом состоянии сопернику. Сегодня наше положение хуже? Мы живем в обществе либер-панка (В. Макаров), или либерастии (И. Смирнов). То есть, в обществе, комбинирующем худшие черты советского и буржуазного социумов и переплетающее их в немыслимых комбинациях. Я бы охарактеризовал общество либер-панка как общество самовоспроизводящегося разложения, где позднесоветские элементы подрывают и разлагают западные, буржуазные – и наоборот. В результате ничего по-настоящему нового не возникает. Это – общество-ловушка, своеобразный «туннель под миром» (Ф. Пол).В России 1990-х – начала 2000-х годов, где некапиталистические и антикапиталистические традиции остаются весьма сильны, развитие капитализма приобретало «первоначальный», на практике – криминальный, асоциальный характер, а его героями часто становились социопаты из разных слоев – от причмокивающего мямлика из номенклатуры и комсомольского шустрика до рэкетира, у которого шевелюра «стартует» от бровей (лба не просматривается). Неудивительно, что место социалистической утопии коммунистического строя в РФ заняла социал-дарвинистская утопия, трудно представимая даже в логове капитализма. Асоциализм, пришедший на смену социализму, есть синтез местных традиций и капитализма. Не в силах ни уничтожить его, ни переварить социально, они вытесняют его в асоциальную, неоархаическую, неоварварскую зону, одна из главных характеристик которого – приватизированное насилие. В своих худших проявлениях общество либер-панка – это более или менее институциализированная социо-антропологическая деградация. С точки зрения исторической логики постсоветский строй на выходе из исторического коммунизма занимает нишу, эквивалентную НЭПу на входе.Общество либер-панка – ни в коем случае не капиталистическое и тем более не буржуазное – как не была такой нэповская Россия. По своему содержанию экономический тип постсоветского общества мало чем отличается от такого советского, который, в свою очередь, уходит корнями в дореволюционное прошлое. Этот тип не только принципиально некапиталистичен, но даже и не рыночен. В РФ нет рынка, основанного на конкуренции, а есть монополия, основанная на власти. Только власть эта носит приватизированный характер. Указанная монополия приобретает «рыночные» (и то часто в фарсовом виде) черты, только вне страны, на мировом рынке.Ясно, что монополия эта была обеспечена не только не рыночным, но и не правовым способом. Поэтому у нас и не может быть крупной буржуазии – только разбойно-паразитический по происхождению слой, ряженый в либеральные одежды. Черты «протобуржуазии» просматриваются в намечающейся тощей прослойке среднего класса. Но его-то как раз постоянно и систематически уничтожают, гнобят, стремятся «унасекомить». То, что у нас нередко представляют в качестве «среднего класса» (целые издания специализируются на решения данной задачи) – это низшие группы разбойно-паразитического класса и его медиа– и арт-обслуга . Таким образом, либер-панк – это внеправовая, внелегальная надстройка над приватизированными сегментами советской экономики, связанными с экспроприированной у населения народной (государственной) собственностью на недра. Социально-экономически либер-панк – это организация проедания того, что осталось от позднесоветского общества, ограниченным небольшим процентом населения, социальное гниение.Рано или поздно любая власть РФ должна будет решить: сливаться полностью с либер-панковской «надстройкой» или срезать ее, как это было сделано с нэпом…
НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК КАК «СВЕРХЗАДАЧА»
– Как правило, из социальных кризисов выходят не на пути имперского строительства – это может быть следствием, а на пути создания (возникновения) нового человека. Возникновение христианства, протестантизма и (во многом) советского коммунизма – наглядные примеры. В спорах, развернувшихся в начале XVI века в Германии по вопросу кто виноват, стороны разделились. Одни говорили: виноваты попы, истребить их. Другие утверждали: ничего подобного, виноваты миряне, из их среды на освободившиеся места придут новые жадные попы. Ответ, оказавшийся исторически адекватным, дал Мартин Лютер: «mea culpa» – «моя вина», «я виноват». И пока я не истреблю в своей душе зло и жадность, ничего не будет. В ходе протестантской революции родился, выковался новый человек, новый субъект, способный создавать новые системы, новые империи – что бы кто ни говорил, а по-настоящему эрой империй в строгом смысле слова было Новое время, приход которого возвестила «революция, происшедшая в мозгу монаха» (К. Маркс).
Я не за то, чтобы опустить руки – нам нужна мощная держава, но ее можно построить только с новым человеческим материалом, с новым человеком – не "хомо шкурник" (голубая мечта эрэфских реформаторов), а Homo , способный ставить надличностные неэкономические цели. Для этого нужна «перезагрузка матрицы». Со старым материалом державу не построить, в лучшем случае криминальную державку, которая, естественно, будет тормозом на пути возрождения истинной державы.На все это можно возразить: Россия уже дважды – во время смут начала XVII и начала ХХ веков – попадала в ситуации, похожие на нынешнюю (с той лишь разницей, что тогда была прямая оккупация) – и ничего, вылезла. В ХХ веке не разлетелась на куски, как Австро-Венгерская и Османская империи, а уже в 1930-е годы обернулась «добрым молодцем» СССР, который не только сломал хребет Гитлеру, но и вопреки американским предвоенным расчетам стал сверхдержавой. Какой ценой – другой вопрос, замечу лишь, что все новые системы возникают кровавым образом, все молодые общества жестоки – к себе самим и к соседям. Иначе не бывает, и сталинская юность советского общества здесь не исключение, а правило, которым тычут в нос почему-то только русским, требуя покаяния от них, но не от англичан за кровь Британской империи и не от американцев за миллионы индейцев, негров и других народов. В ХХ веке СССР показал: возможна развитая техническая цивилизация на антикапиталистической основе, антикапиталистический Модерн. А еще раньше, в XVIII веке Петр I показал, что возможен русский паракапиталистический Модерн. Все так.– Однако ситуации начала XVII, XVIII и ХХ веков, будучи похожи друг на друга, существенно отличаются от нынешней…