На мой вопрос о цене директор назвал такую цифру, что даже из самой захудалой каморки меня бы выставили вон, предложи я такую плату.
— За такие деньги портье присматривает за собачкой, пока хозяин ее принимает ванну, — попытался я шуткой вернуть этого человека к реальности, но он, ничего не ответив, вышел в сад с явным намерением продолжать косить.
Выбрав самую маленькую комнату на втором этаже, я открыл окно.
Перед домом с обратной стороны расстилался парк. Сквозь густую листву доносились крики животных, и я удивился, почему не услышал их раньше.
— Я так и думал, что вы выберете эту, — приветливо сказал директор, внося в комнату мои чемоданы. Не обращая внимания на неловкость, с которой я попытался перехватить свои вещи, он тут же предложил:
— Если вы не устали, могу показать вам своих питомцев.
Директор открыл невысокую калитку, и мы вышли к аллее. Среди деревьев стояли клетки, причем весьма странные. Многие состояли всего из двух стенок.
Горный козел раздумывал — перепрыгнуть ему через невысокую ограду или обойти ее.
Сквозь ячейки кроличьих клеток мог пролезть не только кролик, но и зверь в четыре раза больше этого кроткого животного, и я просто удивлялся — что они забыли на своих обглоданных пятачках, когда совсем рядом росла сочная трава и нужно было только к ней выйти?
Но апогеем всего был барс, сидящий на деревянном заборе, предназначенном ограничивать сферу деятельности этой дикой кошки. Признаюсь, на всякий случай я перешел на другую сторону аллеи и как можно спокойнее попытался спросить:
— Они все ручные?
В это время внушительных размеров бурый медведь лениво вышел из-за своей перегородки и лапой прихлопнул лягушку, прыгавшую нам навстречу. Довольно урча и не обращая на нас внимания, он размазал ее по пасти, а затем вернулся на место, не произведя никакого впечатления на моего спутника.
Директор не ответил на мой вопрос, будто его не было вовсе.
— Вон к той лисичке я подхожу в первую очередь, — весело сказал он. — Все-таки первый экземпляр.
Он протянул руку к пушистому существу с влажным черным носиком. Янтарно-желтые глаза недобро блеснули, и лиса мгновенно вцепилась в кисть директора.
— Ну, ну, милая. Пора оставить эти замашки. Старая история, — обернулся он ко мне, — Как дома, так и здесь.
Я подумал о лисе и возразил:
— Но в природе ей же необходима жестокость… Лисы должны, чтобы выжить, ловить зайцев, воровать кур…
— Нет, курятину она не любила. А насчет воровства… Нелогично. Разве она была голодна или не обеспечена?
— Я вас не понимаю.
— Посмотрите, какой отличный кабан! — воскликнул директор и тут же потащил меня к столбикам, наспех переплетенным веревкою. За ними возвышался грязный, резко пахнущий холм величиной с три здоровых свиньи. Холм встрепенулся, захрюкал, обнажая серо-желтые клыки на красных, словно кровавых, деснах. Малюсенькие глазки злобно сверлили нас…
— А это верблюд. Там — обезьяны. Хотите посмотреть на аллигатора? Вы, вообще-то, кого-нибудь из животных любите?
— Я? Не знаю, — в замешательстве отозвался я.
— Глядите, какой отличный бегемот. Глаза настоящие бегемотьи.
— Какими же им еще быть? — удивился я.
— Нет, знаете, могла произойти ошибка. Вы же, наверное, встречали собак с совершенно человечьими глазами?
— Чья ошибка?
Но директор продолжал:
— Много ошибок. Мужчины со слабыми женскими характерами и наоборот…
— Ничего не понимаю, — неприятное раздражение шевельнулось во мне. — Уж не хотите ли вы сказать, что эти звери искусственные…
И тут я осекся. Прямо надо мной висел громаднейший удав. Теперь я понял, что такое быть загипнотизированным кроликом. Я запомнил все, даже сколько чешуек у него между глазами, даже обе дырочки носа, а глаза сравнил с металлическими шариками из детских мини-игр, покрытыми черным лаком, но вот сдвинуться с места — не мог.
— Почему вы остановились? — спросил директор, дотрагиваясь до моего локтя.
— Ааа!.. — завопил я и бросился по боковой тропинке к озеру.
— Осторожно, там утки! — крикнул вслед директор.
— Утренний чай и вечерний кофе. Если вас не устраивает, можем поменять их местами, — предложил директор, когда я спустился утром на веранду. Головная боль мешала вспомнить — происходило ли все наяву или мне приснился дурной сон, навеянный ночными голосами обитателей зверинца.
— Не стоит из-за меня менять привычки, — вежливо заметил я.
— Скоро принесут газеты, а пока не хотите ли прогуляться по зоопарку?
— Нет!!!
Кажется, я вскрикнул слишком громко. Пуговицы на манжетах моей рубашки мелко задрожали, и мне стало трудно попадать чашкой на блюдце.
Газеты с их привычно избитыми фразами и привычный сорт сигарет на удивление быстро успокоили меня, вернули в нормальное состояние.
— У вас есть жена? — спросил я, намекая на ухоженность дома.
— В принципе есть, — равнодушно ответил директор.
— Она сейчас где-нибудь отдыхает?
— Скорее всего, спит. Она любит днем поспать.
Я улыбнулся, но директор продолжил:
— А ночью тявкает, иногда скулит.
Он говорил это спокойно и внешне ничем не походил на сумасшедшего. Я невольно сжался.
— Видите, какие следы оставляет, — директор показал мне руку со следами вчерашнего лисьего укуса.
— Это… это… ваша жена? — недоуменно спросил я.
— Да, — ответил он. — Мне надоело, что она пыталась строить из себя человека. Боже мой, хоть и не молодым, а каким все же глупым я был. Влюбился без памяти в эту особу — симпатичную, игривую, мягкую. Кто же знал, что у нее такие повадки. Залезть в чужой дом ей было так же необходимо, как для нас с вами высморкаться во время гриппа.
— Как, залезть в дом? Воровать? — не понял я.
— Да, самым настоящим образом. Где стянет доверие, где кусочек чести, а чаще всего хваталась за чужое счастье. Ловили, колотили. Клялась покончить, но не тут-то было. Хитрила, изворачивалась, так следы заметала, что только поражаешься. Но не зря сказано: все тайное становится явным. И люди, прознав о любом безымянном безобразии, стали на нее пальцем показывать.
— И вы превратили ее в лису? — осторожно спросил я, словно понял правила и включился в эту странную детскую игру.
— «Превратил» — сильно сказано. Я не умею ничего превращать. И вообще это невозможно. Вы сами прекрасно знаете.
— Да, конечно, — быстро согласился я.
Директор достал новую сигарету, закурил и продолжил:
— Я просто загнал ее в угол и привел все доказательства.
— Доказательства чего? — глупо спросил я.
— Объяснил, что ей нечего делать среди людей и пора возвращаться…
— Я кажется, брежу. Ваши истории так занятны, вот только бы понять их… — пробормотал я.
— Я тоже сначала удивился, — невозмутимо продолжал директор. — Все-таки любил ее. А тут передо мной оказался рыжий комок шерсти, норовящий цапнуть. Очень уж обиделась она за разоблачение.
— И чем все это кончилось?
— А ничем. И не кончалось вовсе. Когда соседи узнали о моей бедной жене, они, с одной стороны, обрадовались — изрядно она успела им насолить, а с другой стороны, задумались. Через неделю привели ко мне нашу местную достопримечательность — парикмахера и спросили — кто это? Я ответил, что не знаю, надо понаблюдать, присмотреться… Но парикмахер не выдержал, так испугался, что добровольно стал крысой… Все думали, что только у меня такая способность — заставлять людей признаваться, кто они есть, но потом в нашем городе вдруг стали появляться собаки странных расцветок, кошки, вытворяющие то, что и не снилось нормальным кошкам. Одна старушка, говорят, предложила мужу стать попугаем. Он стал, но успел до этого доказать, что она из семейства грызунов. Почти в каждой семье появились животные. Правда, такой зоопарк только у меня. Согласитесь, не всякий захочет держать диких зверей, ведь это большая ответственность…
Нервно допивая пятую чашку чая, я осторожно спросил:
— Кого же напоминаю вам я?
— А как вы думаете?.. — сказал он, пристально глядя мне в лицо.
