Бабуля вздохнула.
- Держи ее от меня подальше, я не собираюсь об неё спотыкаться.
Я работал до захода солнца и уже в темноте отправился к поленнице за прялкой; внес ее в дом и поставил рядом с кроватью. Я дотронулся руками до поцарапанной и покореженной поверхности так, словно это было чистое золото. Потом крутанул колесо и удивился - оно не скрипело и шло ровно с тихим, почти музыкальным жужжанием. Несколько фей вылетели из щелей и затанцевали над ним, весело болтая тоненькими голосками. Бабуля нахмурилась и посмотрела на прялку, как если бы на ее полу разложили кучу мусора.
- Можно я попробую? - в нетерпении спросил я.
- Ты слишком мал, - ответила бабуля. - Когда немного подрастешь, тогда возможно.
Я нахмурился. Я не рос уже четыре года.
- Я могу вытянуть ноги, видишь? И у нас есть немного шерсти...
- Нет, - резко сказала бабуля, потом смягчилась, - от этого ремесла много грязи, дорогой. Даже если ты знаешь, как делать правильно, я не хотела бы, чтобы ты поранил пальцы.
- Может быть, дочка мельника...
- Включи немного разума, дитя, - оборвала меня резко бабуля. - Она решит, что ты пытаешься украсть ее дело, а мельник попытается обмануть нас, придержав наш паек. - У бабули аж лицо покраснело. Я отступил немного, пока она делала глубокий вдох, набирая побольше воздуха.
- Во всяком случае, твой отец с самого начала хотел изрубить прялку на дрова. Твоя мать не любила прясть. Она ненавидела прясть. А пряла, потому что... должна была, - бабуля прикрыла глаза и вздохнула, словно разговор о моих родителях потребовал большого количества энергии. Она никогда прежде не говорила ни о матери, ни об отце. Папа был единственным ее ребенком; он погиб в шахтах еще до того, как я родился. Бабуле, наверное, было больно об этом говорить. А еще она никогда не говорила о моей маме, я думаю, потому что не много о ней знала. Только теперь я заподозрил, что знала она куда больше, чем говорила, но по какой-то причине хотела скрыть от меня.
Поздно ночью, когда от огня в очаге остались лишь тлеющие угли, а бабуля похрапывала во сне, я вылез из кровати и сел за прялку. Положил руки на дерево. Даже в полумраке было видно, что оно старое, перекошенное и потертое от лет, проведенных под дождем, снегом и на жаре. Но все же прялка была, словно молчаливый спутник, тянущий отведенное свое время, чтобы можно было поговорить со мной, чтобы мы могли поговорить друг с другом.
"В шкафу есть шерсть, - сказал тоненький внутренний голосок. - Бабуля никогда не узнает".
Голосок казался убедительным, а меня легко было убедить. Я сходил за шерстью.
Мне нужно было хорошо вытянуться, чтобы достать до педальки. Нога толкнула ее несколько раз, вскоре колесо закрутилось в привычном ритме, словно песня, которую мне пели в колыбели.
Жух, жух, жух.
Мое сердце наполнила музыка, волнение и биение прялки делало меня больше, наполняло жизнью.
Я намотал немного шерсти на колесо, но пальцы застряли, и колесо замерло, зажимая руку в спицах. Я дернул руку, ощущая, как сдирается кожа, пока я падал на пол.
Несколько фей вылетели из трещин в камине и подлетели к колесу. Я сидел смирно, прижимая больной палец. Вокруг колеса прялки порхали феи, танцуя на веретене и спицах. А потом они направились ко мне. Они заползли мне на шею, прогарцевали по моей голове и похихикали. Голоса фей такие высокие и пронзительные, что их хохот звоном отдается в ваших ушах. Эти скряги сводили меня с ума. Единственное, почему я ценил этих фей, своим присутствием они давали мне надежду, что в Горе все еще есть золото. Но почему сейчас они приставали ко мне, когда поблизости не было ни грамма золота?
На мой нос, щекоча его, села фея. Я чихнул, феи завизжали и разлетелись на мгновение, но потом вернулись, переполненные скрипучей болтовней.
Фея с ярко-красными волосами и листовидными крылышками села на мои кровоточащие пальцы и покопалась своей маленькой ножкой в моем порезе. Я почувствовал, словно мне туда воткнули жирную иглу. Я вскрикнул от боли, но потом прикусил язык.
Бабуля перестала храпеть.
Феи подхватили кусочек шерсти с колеса прялки и, хихикая, вылетели в камин.
Тихонечко я скользнул обратно в кровать и сжал окровавленный палец под одеялом. Я слышал, как бабуля медленно подошла ко мне. Я закрыл глаза и постарался дышать глубоко. Через минуты тишины, я осторожно приоткрыл глаза и увидел, что она смотрит на колесо прялки.
- Дурость какая, - сказала она. - Более полезна эта штука в камине.
Она взялась за колесо и потащила его по полу. Мое сердце было готово выскочить из груди. Я подумал, что она и вправду бросит его в огонь, но она выпустила его из рук и вернулась в кровать. Вскоре она опять начала похрапывать.
Сердце еще долго бешено колотилось. В пальце пульсировала боль. Мне казалось, что прялка укусила меня, словно подавляя, потому что не хочет, чтобы я вращал ее. Но вокруг меня плясали феи, будто они-то уж точно хотели, чтобы я что-нибудь спрял. Я не был уверен, к кому из них мне стоит прислушаться: к феям или к прялке.
Жадный Мельник и Его Дочь
Я проснулся от звона деревенского колокола, который ознаменовал начало нового рабочего дня. Бабуля всё ещё спала, поэтому я взял немного сухарей, козьего сыра и вышел на улицу.
Ко мне, стрекоча и повизгивая, моментально подлетели феи. Я отшатнулся и отмахнулся от них. А потом наступил в лепешку, оставленную Ничто.
Такова уж моя судьба.
Прямо передо мной пробежал гном, чуть не сбив меня с ног. Он проскандировал:
- Сообщение для Бертрана, сообщение для Бертрана.
Снова и снова. И он не замолчит, пока не отыщет этого Бертрана.
Гномы очень полезны в Королевстве, особенно в Деревне, где никто не умеет читать письма. Бабуля научила меня немного, но гномы обожали распространять новости и доставлять послания. У них было в некотором роде чутье, позволявшее им определять, где находится нужный им человек, и они никогда не останавливались, пока не отыскивали его.
Другие гномы также вылезали из своих норок, желая собрать письма и передать их правильным адресатам. Норки гномов располагались по всей деревне: посреди дорог, между корней деревьев и в камнях. Выглядели они как обычные кроличьи норки, отличаясь лишь тем, что, предположительно, все они вели к огромной подземной пещере, в которой гномы держали запасы еды. Так все мы думали, потому гномы довольно прожорливы, но никогда нельзя было увидеть, как кто-то из них ест на виду. Однажды Фредерик с Бруно попытались докопаться до их запасов, но сдались, безрезультатно выкопав двенадцатифутовую яму.
В тот день работа на прииске была сущим кошмаром. Мой палец сильно пульсировал, впрочем, как и моя голова. А Фредерик и Бруно забавлялись тем, что стрелялись в меня голышами каждый раз, когда шли промывать грязь. Весь день меня одолевали феи. Я надеялся, что это верный знак того, что вскоре найду много золота, но так ничего не нашел.
По окончании рабочего дня все отправились на мельницу. Сегодня должны были раздавать паек. Я шел за Краснушкой, ощущая как мой живот урчит, скандируя на каждом шаге - еда, еда, еда!
На мельнице было неспокойно. Старый Руперт грозил кулаком в лицо мельника.
- Ты, мерзкий лгун! Ты нас обманываешь! Сколько мешков золота я добыл?! Да я заработал в десять раз больше того зерна, что ты даешь мне! - Старый Руперт был хрупким стариком, который с трудом мог передвигаться, однако всё ещё продолжал работать киркой на приисках.
- При всем моём уважении, дорогой Руперт, - ответил мельник заискивающим тоном. - Я дал вам ровно столько, сколько причитается. После помола зерна всегда кажется меньше.
- Вздор! Я приношу много золота, вы только посмотрите! Вы считаете, что это справедливо? - Руперт потряс мешком с мукой перед мельником, потом повернулся и помахал мешком перед всеми жителями деревни. Муки в мешке едва хватило бы, чтобы испечь две буханки хлеба.