Обернулся князь чёрным вороном,
Полетел во стан ко братьям Ливикам.
Угулялись-уходились вражьи воины —
Загодя свои победы отпраздновали.
Спят-храпят, трудной думушки не думают.
Они тешатся, они видят сны:
Будет завтра раздолье погулять-потоптать
За сто верст кругом землю русскую!
Во шатре своём спят и два Ливика.
А над ними на дубу Вольга бдит — не спит!
Зачиналося утро раннее.
Тут возграял Вольга чёрным вороном —
Просыпались от грая братья Ливики.
Из шатра своего они повыскочили
Да на ворона глаза повыпучили:
«Ах ты чёрный, ты ворон, что ты каркаешь?
Ты упалый-усталый, ты на чью на беду?
Старый ворон, награешь ты беду на себя:
Скоро мы поберем да туги луки;
Накладём на тетивы калёны стрелы —
Мы застрелим тебя, чёрна ворона!
Мы прольём твою кровь по сыру дубу,
Пораспустим твоё перье по чисту полю!»
Во второй раз возграял чёрный ворон в ответ.
Рассержалися больше братья Ливики:
«Чёрный ворон, с чего ты раскаркался?
Ты на чью на беду тут возграялся?
Старый-дряхлый-упалый — на свою на беду:
Мы прольём твою кровь по сыру дубу,
Пораспустим твоё перье по чисту полю!»
А и в третий раз возграял чёрный ворон ещё.
А и тут-то два брата Ливика,
Подхватили они трубы медные,
Похотели затрубить сбор на смертный бой.
Трубы медные не трубят — не гудят!
Это Вольга их за ночь позабил-позалил —
Он травой, он водой, он сырой землёй!
А на ту пору, на то времечко
Удалая дружинушка Вольгина
На конях, на рысьях налетела она
На военный, на ратный, на немецкий стан.
Поднялись-повскакали вражьи воины.
Побежали они ко оружьицу.
Да оружье — оно всё попорчено,
По полям-лугам поразмётано.
Похватались они и за добрых коней —
У коней-то все глотки повырезаны.
Братья Ливики посмутилися,
Прочь с Руси они покатилися
Со дружиной своей со немецкой-то
На уход пошли, на убег побегли.
Понастигла их дружинушка Вольгина,
Всех повысекла, всех повырубила.
Брату Ливику — брату старшему —
Оба глаза стрелой в бою повыстрелило.
А младшему брату Ливику —
Обе ноги ему да повыломало.
Посадили безногого меньшего
На безглазого брата старшего
И отправили во землю немецкую,
Ко тому ли ко дядюшке Чимбал-королю.
Вольга-князь отправлял-приговаривал:
«Ты, безглазый брат, неси безногого!
Ты, безногий, дорогу показывай.
Да и встречным ещё и поперечным всем
К нам на Русь, сюда дорогу заказывай!›
Приходили два брата, два Ливика
На неметчину ко Чимбал-королю.
Увидал да племянничков дядюшка,
Похватался король за головушку:
«Ах вы, ах мои любезные племяннички!
Говорил я вам, удалым молодцам, —
Не ходите вы на святую Русь!
Не бывайте у Вольги Всеславьевича!
Знает он языки ворониные!
Знает Вольга языки все птичие!
Знает он у людей все помыслы!
У него только помыслов узнать нельзя!
И узнать нельзя, и победить нельзя!
Ах, и что же вы, племяннички, наделали?
У меня была сила — рать великая!
А теперь-то я остаюсь ни с чем!
Обесславленный-обессиленный!
Да и вы получили увечье себе;
Да несчастье — на веки на вечные!»
Царь Возвяг и последний подвиг Вольги
Волга-матушка, ты русская река,
Широка, глубока, велика.
В старину было глубокую,
Да за Волгой за широкою
Объявился там царь Возвя́г,
Царь Возвя́г сын Таврульевич.
Он сидит на стуле-бархате
На златом, на ременчатом;
Злые замыслы обдумывает:
Как пойти ему на светлую Русь,
Разорить, полонить, покорить?
Ино вдруг перед задуминой‚
Перед этою озлобиной,
Царь Возвя́г захирел-заболел.
Проняла его хвороба, довела;
В три дуги да поскрючила,
В три погибели Возвягу свела.
Он не спит, он не ест, он не пьёт,
Он от боли извивается,
Он вопит надрывается.
А ведь стонет от Возвяги народ.
А Возвягу и погибель не берет.
Жив злодей, не окочурился!
Поселилася давно в нём смерть,
Забралась невидимкою.
В нем свила гнездо уютливое.
Изнутра его ворочает.
Изнутра ему кости грызёт,
Крутит-вертит-переламывает.
Царь Возвяг корчей корчится,
В три дуги изгибается.
Затрясла его трясучка-лихота.
Затошнила-задушила тошнота.
А и тут у Возвяги-царя
На руках когти выросли,
Изо рта клыки вылезли.
Он себя когтями рвёт и дерёт,
Сам назад перегибается.
Он до пяток башкой достаёт,
В ноги с рёвом вгрызается.
Ну забило-закидало его,
На кровати заподбрасывало.
То ли чад, то ли дым, то ли пар
Заклубился удушливый.
Ан из клубов и повыросла
Одноглазая гремучая змея.
Глаз горит и поблескивает.
А над глазом у змеи — хохолок.
Хохолком змея потряхивает.
За змеюгой-одноглазиной
Смерть сама из пара выросла,
Дыроносая костлявиха.
На Возвягу Смерть уставилася
Пустоглазым тёмным поглядом —
Звягу ест она им поедом.
Кости жёлтые-высохлые
Друг о дружку побрякивают;
А костлявиха покрякивает.
Занесла над Возвягой она
Косу острую-убойную.
Навела на Возвягу она
Ту змеину одноглазую.
Возмолился к ней царь Возвяг,
Запросил пощады-милости.
Отвечала смерть-костлявиха:
“Я дам тебе, царь Возвяг,
дам тебе пощаду милостивую
И навеки от погибели спасу,
Если примешь ты в сердце своё
От змеи‚ моей дочери,
Одно семечко змеиное!»
Царь Возвяга возрадовался
От костлявихиной дочери
Принял гнусное семечко
Он — змеиное в сердце своё.
Принял он, восстал и выздоровел.
И своей избавительнице
Говорил таковы слова:
«Чем тебя одарить-наградить?
Ты моя благодетельница!
Что захочешь, то и спрашивай —
Всё отдам за избавленье тебе
От того часа смертного!»
Отвечала Возвяге Смерть:
«Ничего мне не надобно!
Мне одна только надобна
Чаша крови младенческой.
И возьми-тко ты, царь Возвяг,
Заколи сына единственного.
Нацеди чашу крови из него,
Выпей чашу эту дочиста.
Напои в себе змеёныша,
Что наро́дится из семени,
Из змеиного засеянного.
Этим ты и окупишь мою
Для тебя услугу верную!»
«У меня, благодетельница Смерть,
Сына нет, а дочь единственная!»
«Как змеёныш в тебе вылупится,
У тебя и сын народится!..
Напоишь ты змеёныша
Этой кровью сыновнею —
Станет змей в тебе хранителем,
На войне оберегателем.
Будет он тебя хранить-оберегать:
От любого оградит богатыря!
Не страшна для змеёныша
Ни калёная-перёная стрела,
Ни копьё долгомерное,
Ни булатная сабелька,
Ни тяжёлый-железный меч,
Ни свинцовая палица! —
Говорила Смерть Возвяге-царю. —
Ты страшись-берегись, ты беги
От того человека, Возвяг,
От того, который в смертном бою‚
Может в битве, может в се́ченье
Без раздумья жизнь и голову
Положить за мать-родительницу!»
Наступило утро раннее.
Выходил из почивальни царь Возвяг.
Выходил он рад-радёшенек‚
Он здоров-здоровешенек!
Полетела слава скорая.
Царь Возвяг пооправился,
От хворобы повыздоровел.
Заварились во дворце кутежи,
Началися лихие грабежи,
Кутежи бесшабашные,
Грабежи сильно страшные.
А не зря, а не зря у царя
В сердце семя змеиное
На посев на злой посеяно!
Время шло, с ним исполнил Возвяг
Всё со Смертью по до́говору.
Народился сын единственный —
Загубил, не пожалел он его:
Тёплой кровью младенческой
Воспоил Возвяг змеёныша в себе.
Стал змеёныш помогать ему
На бесчинных насильничествах.
Ныне Звяга со змеёнышем
Ни в каком не победим во бою:
Ни засечь того змеёныша,
Ни убить, ни застрелить его нельзя:
Не брала его, гадёныша,
Ни калёная-перёная стрела,
Ни копьё долгомерное,
Ни булатная сабелька,
Ни тяжёлый-железный меч,
Ни свинцовая палица!
И раздумничает Возвя́г:
«Как пойти войной на светлую Русь?
Если мне со полдён пойти —
Там я с Вольгою встречуся.
Вольгу я не пытал на войне.
Слух идёт о нём по всей земле,
Что его победить нельзя.
Не пойду со полдён я на Русь!
А пойду-ка я на светлую Русь
Со полуночи‚ с севера».
Как пошёл на окол Возвяг,
Взял он город за городом.
На удаче распотешился
И на стуле, на бархате
Он сидит, суды рассуживает,
Он ряды свои разряживает,
Прихлебателей одаривает:
Награждает их и жалует.
Всех прислужников князей да бояр,
Перебежчиков-изменников
Он деревнями, он сёлами
Ублажал, всех поместьями,
Городами с пригородками.
Он Фому дарит То́кмою,
А Ерёму — Красным городом.
Гордея — он Вологдой,
Ахрамея — Васильем-на-Плесу.
Одарил, стал всех чествовать.
Царь Возвяг сын Таврульевич —
Он на стуле, на бархате,
На камке на черевчатой,
Он сидит да он честью честит:
Костылищем размахивает,
Во всю силу охаживает
По боярским бородам, по усам,
По согнутым по ихним горбам,
По прижатым к земле головам,
По сверкающим синим плешам.
Все дары раздарил Звяга-царь.
Тверь одну не подарил, поберёг.
Приготовил богатую
для любимого для зятюшка,
для Щелкана для Дудентьевича.
На делёжке Щелканища
На той не случилося.
Ездил он, ездил зять, лиховать,
Ради чёртова правежу,
Ради дани да выходу,
Брал Щелкан сын Дудентьевич,
Брал он с поля по колосу —
До последнего колосика;
Брал он с улицы по курице —
До последнего цыпленочка;
С мужика брал по пять рублей.
У которого пяти рублей нет,
У того он дитя заберёт.
У которого дитяти нет,
У того он жену заберёт.
А жены у которого нет,
Он того самого заберёт.
У Щелкана не выробишься,
Со двора вон не вырядишься!
Воротился Щелканище:
«Дорогой ты мой тесть Возвяг!
Ты чужих бояр ожаловал —
Ты их селами-поместьями,
Городами-пригородками,
Позабыл только, тестюшко,
Про любимого про зятюшку!»
«Дорогой мой зять Щелканушко!
Зять Щелкан сын Дудентьевич!
Не забыл я, упомнил тебя,
Я припас-уберег городок:
Одарю тебя, Щелканушко,
Одарю Тверью славною.
Тверью-городом богатою!»
Ах, рад был Щелканище,
Веселился Дудентьевич.
Поспешал-добирался он
Вновь до чёртова правежу,
Принимался для Возвяги-царя
Снова брать дани-выходы.
Проклинают Щелканища
Все и всюду его походя:
«Ах, пропал бы ты про́падом,
Сквозь землю провалился бы.
Ох, остыть бы тебе, злодей Щелкан,
На булатном на ножичке,
Ох, на остром бы остыть на копьё!»
Полетели до стольного
Вести-жалобы до Киева,
Все до Вольги Всеславьевича:
«Ты избавь нас, повыручи,
Вольга свет наш Всеславьевич,
Ты избавь нас от Щелканища‚
От пса кровожадного,
людомора живоглотного.
От его ли от пра́вежу
Нет ни жизни, ни роздыху-
у Щелкана не выслужишься,
Со двора вон не вырядишься!»
Собирается Вольга-князь
На Щелкана на Дудентьевича,
На того на Возвягу-царя‚
На Возвягу Таврульевича.
Вольга к Твери приближается,
А Щелканушко кончается.
Вольга в Тверь, за ворота, заступил.
А Щелканище дух испустил.
Спознавал об этом царь Возвяг,
Соскочил он со столика,
Захватил гузно в горсточку,
Полетел он воробышком!
Далеко залетел Возвяга,
Далеко сел за Волгу с перепугу.
А что же теперь ему делать?
А и что же ещё ему замыслить?
И припомнил тогда царь Возвяга
Уговор-разговор со Смертью:
Ведь его тот выкормыш-змеёныш
Оградит от любого человека,
Упасёт от погибели верной.
Упасёт-оградит: ведь не найдётся
Никакой супротивник, не решится
Ради матери жизни лишиться.
Сам Возвяга — он в том уверен.
Да и нету уж матери у Вольги:
Вольга сам стал старенький старец -—
Мать у Вольги давно скончалась.
Значит, Вольги Возвяге не бояться!
Значит, Вольги Возвяге не страшиться!
И вставал-поднимался Возвяга.
И с походом он выступал на Вольгу.
Начиналось великое сраженье.
Добирался князь Вольга до Возвяги.
Извергает Возвяга из пасти
Ядоносного змеёныша на Вольгу.
И вступает со змеёнышем Вольта
Во решительный поединок.
Оперённую стрелу из лука
Выпускает Вольга на змея —
Прямо в голову ему попадает.
Не поранен стрелою змеёныш —
Не разбит, не расколот череп:
Отлетела стрела и упала.
Улыбнулся злорадно Возвяга.
Долгомерным копьём во змея
Ударял князь Вольга с разгону.
Не заколот и копьем змеёныш!
Поломалось о змеиное жало
И на землю копьё упало!
Засмеялся Возвяга лихо!
Вынимал меч булатный Вольга,
Ударял он мечом по змеищу —
Разлетелся на брызги меч булатный!
А и цел-невредим змеёныш!
Захихикал Возвяга зловредный.
И свинцовою палицей Вольга
Ударял во всю силу по змеюге.
Да распалася палица на капли.
А змеёныш-то жив, и готов он
Острым жалом вонзиться в Вольгу.
Царь Возвяга злоедно хохочет,
Говорит он победные речи:
«Князь! Пришел к тебе конец неминучий!
Ты мне лучше в полон сдавайся!
Я тебе жизнь дарую, Вольга:
Укрощу я дите свое — змия!
Он тебя не сразит тогда, Вольга!»
Отвечает Возвяге Вольга:
«Нет, не сдамся тебе в полон я!
А дите твое, Звяга‚ а змеюгу
Укрощу-удушу я рукою!»
«Не тебе удушить его, Вольга!
Только тот удушить его в силах,
Кто за мать, за родительницу, может
Положить свою голову без страха!
У тебя в живых матери нету!
За кого ты свою голову положишь?»
«Ах ты царь, ты Возвяг, просчитался:
Русь моя — мать моя родная! .
она — эта мать моя — бессмертна!
За неё и готов положить я
Жизнь и голову свою за Русь святую!
Не меня, а тебя неминучий
От меня настигнет миг смертный!»
Тут змеёныша Вольга хватает
Да из пасти у Возвяги вырывает.
Пал Возвяг обессиленный на землю.
Наступил на него князь Вольга.
И погиб под стопой его Возвяга.
А змеёныша Вольга рукою
Могутною-богатырскою душит.
Ядоносец, злорадный гадёныш
Извивается в корчах предсмертных.
Весь яд он и всю свою силу
Собирает во змеином жале.
Исторгает змей жало из зева,
Поражает он, жалит Вольгу.
От ужаленья втрое силы
Прибывает в руках у Вольги:
Разрывает Вольга змея на части,
Погубителя страшенного губит
Да и сам упадает бездыханным!
Слава вечная воину Вольге!
Добрыня изгнанник
У Добрыни мать — холопка-подневольница:
Всю жизнь во холопах подневолилася.
Подрастал млад Добрыня в бедноте да нужде.
Ох ты ох, нужда! Ох ты бедствие!
Где младому разойтись? Поразгуляться где?
Уж как было Добрыне да пятнадцать лет.
Захотелось белый свет поглядеть-посмотреть.
Уходил Добрыня в поле чистое.
Повстречал молодой там боярских детей.
Потешались они играми дворянскими
Да забавами княженецкими.
Увидали Добрыню боярёныши,
Принялись изгаляться-смеяться над ним:
«Вон рабочич-роб, раб идёт-бредёт!
Работу́-скудноту на плечах несёт!
Мы возьмём в раба да стрельнём в раба!
А нам за раба не отвечать никогда!»
Похватали тут дети боярские,
Тот лук, тот стрелу, этот нож, там копьё.
Принялись они в Добрынюшку Никитинца
стрелять, и кидать, улюлюкать-свистать.
И на копьях булатных злую смерть метать!
А Добрынюшка не сробел молодой.
От калёных стрел поувертывался.
От ножей поотбился шапкой худенькой.
А булатные копья на лету половил.
И пошел на боярских пересмешников.
Он зашёл в толпу помаленечку,
Повернулся Добрыня потихонечку.
Тут и стал по ним да похаживать,
Да мучителей своих похватывать.
Хватит за ногу — ан прочь нога.
Хватит за руку —- да ведь прочь и рука.
Хватит за голову — голова долой!
Н насмешнички поиспугалися,
Кто куда от Добрыни разбежалися.
И князьям да боярам понажаловались.
Поздним вечером Добрыня заявился домой.
Со слезами сынка повстречала мать,
С гореваньями-причитаньями:
«А с чего я сижу, мать несчастная?
Сирота теперь сижу да бесприютная!
О тебе ли моё, родимо дитятко,
Я сижу да проливаю слёзы горькие!
Ты отколь в мире, горе, объявилося?
Ты зачем, злое горе, да прилётывало?
Ты — не с синего моря холодного.
Ты — не с жёлтого песка того голодного.
Вышло, горе, ты из города стольного.
У дубовых дверей не стучалося!
Ты не по мосту красной девушкой —
Залетело в окно чёрным вороном!
До заутра, ох, к сыну милому
Понагрянут ещё судьи немилостливые.
Заберут его в темницу заключебную.
Ты жемчужинка моя ненаглядная!
Ах, зачем тебе было ещё трогать бояр?