Выбрать главу

Не только выводы, но и отдельные аргументы А. Браккмана были сформулированы слишком поспешно. Утверждение о сильной власти, сосредоточенной в руках монарха, и тем более приравнивание ее к абсолютизму требует серьезных оговорок, в особенности для раннесредневековых государств как в Скандинавии[87], так и в славянских странах. Взгляд Кутшебы на характер княжеской власти в Польше был во многом опровергнут новейшей историографией[88] Без сомнения, князь обладал сильной властью, по ее ограничивал обычай и прежде всего соотношение сил, которые обеспечивали окружению князя участие в управлении государством и принятии важных решений. Уже первые правители, известные по историческим источникам, Пясты — Метко I и Болеслав Храбрый — не выглядят такими деспотическими завоевателями, какими их представляли себе норманисты; они считаются с мнением знати и дружины[89]. В историографии подчеркивалась децентрализация управления также и на Руси[90]; следует сказать, что власть киевских князей, во всяком случае, не была сильней, чем в других славянских странах и осуществлялась при широком участии бояр и дружинников[91]. Значит, решающий, как считал А. Браккманн, аргумент, который должен был обосновать норманнскую теорию, основывался на неточных данных. Если говорить о сходстве славянских и скандинавских государственных институтов, то оно состояло не в создании специфической сильной централизованной власти с чертами абсолютной монархии, а скорее в ограничении этой власти общественными силами, родовой и военной знатью. Эта особенность, характерная и для славянских стран, которые подверглись норманнской экспансии, тем не менее не свидетельствует о скандинавском происхождении государственного строя у славян, поскольку он создавался в похожих условиях общественного развития и соответствовал, согласно выражению А. Браккмаиа, «духу времени».

Аналогично обстоит дело с другим аргументом, на который охотно ссылаются сторонники норманнской теории, начиная с В. Розена[92], — германским характером дружины Мешко I, известной по описанию Ибрагима ибн Якуба и представляющей якобы иностранный элемент в славянской стране[93]. И вновь перед нами недоказанное, более того — ошибочное умозаключение, что дружина, особенно в той форме, в какой она выступает у Мешко I, якобы представляет собой явление специфически германское, тогда как в действительности ее появление засвидетельствовано у многих народов — и не только германских[94]; на разных этапах она приобретала и различные формы. Понятие дружины многозначно: в самом общем значении — это добровольная зависимость свободного человека, обязывающая его верно служить и помогать вождю или господину, который со своей стороны должен о нем заботиться[95]. Сразу надо выделить конкретные формы этого института, различные на разных этапах, хотя порой и сосуществующие друг с другом, и не поддающиеся хронологическому разграничению. У германцев встречаются более или менее развитые формы дружины, но они есть и у других народов. Примитивная форма дружины — это организация военных отрядов для одного похода; у германцев она описана Цезарем и продолжала существовать у викингов[96]{12}. Такая дружина соответствовала прежде всего обществу, в котором еще не сформировались или только начинали складываться классы, и была зафиксирована у славян Тацитом в известии о венедах[97]. Такого типа временные союзы не обременяли вождей содержанием дружинников и не приводили к значительному имущественному расслоению. Настоящая развитая дружина была отрядом, остающимся под крышей и на содержании вождя; ее начало падает/на время усиливающейся военной деятельности, которая была характерна именно для периода становления Государственности, когда дружина благодаря грабительским походам стала важным средством добывания богатств[98] Такой тип дружины хорошо известен и германскому[99], и славянскому обществу[100].

Однако уже в период раннефеодального государства складывается новый облик дружины, представляющей группу зависимых от правителя свободных людей, получающих от него материальную помощь и располагающих собственным хозяйством; эта форма дружины органически развилась из предшествующей и требовала больших затрат, будучи предназначена не только для организации военных нападений, приносящих непосредственный доход, но (может быть, в основном) для того, чтобы держать население в подчинении у вождя, князя; она стала слишком многочисленна, чтобы князь мог ее содержать. О Мешко I уже упомянутый автор пишет: «Он дает этим мужам одежду, коней, оружие и все, чего они потребуют. А когда у одного из них родится ребенок, он приказывает выплатить ему жалование». Эта дружина насчитывала 3000 человек[101]. Тут мы видим дружину, состоящую из рыцарей, имеющих семьи, ведущих собственное хозяйство; эта форма дружины определялась существованием организованного государственного аппарата. Источники не дают сведений, была ли опа результатом собственного развития польского общества или заимствована из соответствующих иностранных институтов; ничто, однако, не мешает признать, что она появилась из предшествующей формы дружины согласно естественному ходу исторического развития. В польской пауке признавался именно эволюционный генезис славянских дружин[102]; такому взгляду ни в коей мере не противоречит тот факт, что с аналогичными формами дружин мы встречаемся и на скандинавской почве[103].

вернуться

87

См.: Maurer К. Altnorwegisches Staatsrecht. Leipzig, 1907; Bugge A. Wikinger. — In: Hoops J. Reallexikon der germanischen Altertumskunde, Bd. 4. Strassburg, 1918–1919, S. 529. О королевской власти у германцев см.: Amira К. v. Grundriss des germaniscіien Rechts, 3 Aufl. Strassburg, 1913, S. 1 49–153. Автор верно указал, что на усиление королевской власти повлияло завоевание территории Римской империи. См. также: Planitz H. Deutsche Rechtsgeschichte. Graz, 1950, S. 17, 43; Conrad H. Deutsche Rechtsgeschichte. Karlsruhe, 1954, S. 29. Если и признать основной чертой института королевской власти у германцев ее сакральный характер, то следует оговорить, что народу принадлежит не только право контроля, но и право свержения и даже умерщвления короля. См.: Vries J. de. Das Königtum bei den Germanen. — Saeculum, 1956, vol. 7, S. 298. Приведем характерное известие источника о королевской власти в Швеции: "Обычай у них таков, что какое бы то ни было общественное дело решается скорее единодушным приговором народа, чем властью короля" (Sic quippe apud eos moris est, ut quodcumque negotium publicum magis in populi unanima voluntate, quam in regia constet potestate. — Vita Anskarii auctore Rimberto, cap. 26. — MGH SS, t. II. Hannoverae, 1829, p. 712){188}.

вернуться

88

"Абсолютизм" Пястов уже давно опровергнут Ф. Буяком (Bujak F. O naturze państwa piastowskiego. — RAU, 1905, № 3, s. 5–6). Эту проблематику с новой точки зрения освещает Я. Адамус (Adamus J. O monarchii Gallowej. Warszawa, 1952, s. 135–151). Если в довоенном издании С. Кутшеба писал, что власть Пястов "была очень сильной, абсолютной", то в посмертном издании той же книги издатель А. Ветулани, сохранив "была очень сильной", опустил слово "абсолютной" (Kutrzeba S. Historia ustroju Polski w zarysie, t. 1. Kraków, 1939, s. 21; Ср.: Ibid., Warszawa, 1949, s. 32).

вернуться

89

Так, современник Мешко I Видукинд назвал среди окружения этого князя optimates, которые заявили пленному немцу Вихману, что получат у своего князя согласие на его освобождение, поскольку они не сомневались, что господин их послушает (Widukind. Res gestae Saxonicae, III, 69. — MGH SS, t. III. Hannoverae, 1839, p. 83){189}. Это событие относится к 967–968 гг. Мешко, сын Болеслава Храброго, объясняет послам императора, что не может исполнить данного им обещания из-за запрета отца и его рыцарей: "Его [Болеслава] рыцари, здесь присутствующие, этого не допустят" (sui milites hic modo presentes talia fieri non paciuntur. — Thietmar. Kronika, VII, 17. — Poznań, 1953, s. 225). Галл Аноним описывает советы Болеслава Храброго с consiliarii (советниками) согласно обычаям X–XII вв. (Galii Anonymi Cronica et gesta ducum sive principum Polonorum, I, 13. — Kraków, 1952, p. 32){190}.

вернуться

90

Б. Д. Греков говорит о неустойчивом политическом единстве Киевской Руси (Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953, с. 309; ср.: Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949, с. 96). Браккман, рисуя образ сильной централизованной власти в "варяжском государстве" на Руси, ссылался на работу К. Штелина (Stählin К. Geschichte Russ lands von den Anfängen bis zur Gegenwart, Bd. 1. Berlin, 1923, S. 54) и немецкий перевод "Курса русской истории" В. О. Ключевского. Однако ни одна из этих работ не дает права делать обобщений, которые на их основе предпринял Браккман (Brackmann A. Gesammelte Aufsätze, S. 341).

вернуться

91

Характер княжеской власти нашел яркое отражение в древнерусском летописании. Игорь под давлением дружины вторично собирает дань с древлян и платится за жадность жизнью (ПВЛ, ч. 1, с. 39–41). Святослав Игоревич по призыву киевских бояр спешит с Дуная к Днепру для обороны столицы от печенегов (ПВЛ, ч. 1, с. 48); Владимир Святославич решает важные государственные дела в окружении бояр и старейшин города (ПВЛ, ч. 1, с. 58, 74 и др.).

вернуться

92

Hellmann M. Die Grundfragen… S. 401.

вернуться

93

Jankuhn H. Op. cit., S. 69.

вернуться

94

Фюстель де Куланж справедливо видел аналогичные институты у разных народов Галлии (Fustel de Coulanges. Les origines du système féodal, de bénéfice et de patronat, 6 éd. Paris, 1890, p. 27. Ср.: Julian С. La Gaule, 2, 5 éd. Paris, 1924, p. 77). Такое же мнение существует в немецкой литературе: Mitteis H. Lehnrecht, S. 18; Conrad H. Deutsche Recntsgeschichte, Bd. 1. Karlsruhe, 1954, S. 35; Vaněček V. Les "drużiny" (gardes) princières dans les débuts de l’État tschèque, t. 2, 1949, p. 429. О следах дружины в политическом строе средневековой Сербии см.: Тарановский Ф. В. Несколько идеографических черт старого сербского права. — Conférence des Historiens des États de l’Europe Ori entale et du Monde Slave, vol. 2. Varsovie, 1928, p. 267.

вернуться

95

См.: Schlesinger W. Herrschaft und Gefolgschaft in der germanisch-deutschen Verfassungsgeschichte. — HZ, 1953, Bd. 176, S. 235.

вернуться

96

Ibid., S. 241.

вернуться

97

Тацит пишет о венедах: "…ради грабежа < они > рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и фенпами" (nam quidquid inter Peucinos Fennosque silvarum ac montium erigitur, latrociniis pererrant. — Tacitus. Germania, cap. 46){191}. Это нельзя понимать иначе, как действия небольших вооруженных отрядов, организованных в дружины, хотя, по мнению Л. Нидерле, Тацит указал здесь лишь на кочевой образ жизни славян.

вернуться

98

Именно эту "производительную" функцию дружины отметили немецкие послы в беседе со Святославом Ярославичем (1075 г.), который показал им свои богатства: "Се (богатства. — X. Л.) ни въ чьтоже есть, со бо лежить мьртво; сего суть къметие лучьше, мужи бо ся доищють и больша сего" (ПСРЛ, т. 2. СПб, 1908, стб. 189–190).

вернуться

99

Planitz Н. Op. cit., S. 18.

вернуться

100

Vaněček V. Op. cit., p. 432.

вернуться

101

Kowalski Т. Relacja Ibrahima ibn Jakuba z podróży do krajów słowiańskich w przekazie al-Bekriego. Kraków, 1946, s. 50.

вернуться

102

Tymieniecki K. Społeczeństwo Słowian lechickich, s. 178.

вернуться

103

Дружина как таковая описана в "Круге земном" на примере дружины норвежского короля Олава Святого (1015–1030); она состояла из 60 собственно дружинников (hirdmenn), 30 купцов (gestir), и, кроме того, 30 слуг (húskarlar) (Snorris Konіgsbuch. Jena, 1922, S. 78){192}. Дружину, состоящую из 3000 (как у Мешко I) или 6000 воинов, имел Кнут Великий (ок. 995–1035) (Dänische Rechte. Weimar, 1938, S. 195–198). Однако датская королевская дружина в такой форме не могла появиться ранее возникновения раннесредневекового государства в середине X в. при Харальде Синезубом, т. е. не раньше правления Мешко I (см.: Das norwegische Gefolgschaftsrecht. Weimar, 1938, S. IX).