Не только выводы, но и отдельные аргументы А. Браккмана были сформулированы слишком поспешно. Утверждение о сильной власти, сосредоточенной в руках монарха, и тем более приравнивание ее к абсолютизму требует серьезных оговорок, в особенности для раннесредневековых государств как в Скандинавии[87], так и в славянских странах. Взгляд Кутшебы на характер княжеской власти в Польше был во многом опровергнут новейшей историографией[88] Без сомнения, князь обладал сильной властью, по ее ограничивал обычай и прежде всего соотношение сил, которые обеспечивали окружению князя участие в управлении государством и принятии важных решений. Уже первые правители, известные по историческим источникам, Пясты — Метко I и Болеслав Храбрый — не выглядят такими деспотическими завоевателями, какими их представляли себе норманисты; они считаются с мнением знати и дружины[89]. В историографии подчеркивалась децентрализация управления также и на Руси[90]; следует сказать, что власть киевских князей, во всяком случае, не была сильней, чем в других славянских странах и осуществлялась при широком участии бояр и дружинников[91]. Значит, решающий, как считал А. Браккманн, аргумент, который должен был обосновать норманнскую теорию, основывался на неточных данных. Если говорить о сходстве славянских и скандинавских государственных институтов, то оно состояло не в создании специфической сильной централизованной власти с чертами абсолютной монархии, а скорее в ограничении этой власти общественными силами, родовой и военной знатью. Эта особенность, характерная и для славянских стран, которые подверглись норманнской экспансии, тем не менее не свидетельствует о скандинавском происхождении государственного строя у славян, поскольку он создавался в похожих условиях общественного развития и соответствовал, согласно выражению А. Браккмаиа, «духу времени».
Аналогично обстоит дело с другим аргументом, на который охотно ссылаются сторонники норманнской теории, начиная с В. Розена[92], — германским характером дружины Мешко I, известной по описанию Ибрагима ибн Якуба и представляющей якобы иностранный элемент в славянской стране[93]. И вновь перед нами недоказанное, более того — ошибочное умозаключение, что дружина, особенно в той форме, в какой она выступает у Мешко I, якобы представляет собой явление специфически германское, тогда как в действительности ее появление засвидетельствовано у многих народов — и не только германских[94]; на разных этапах она приобретала и различные формы. Понятие дружины многозначно: в самом общем значении — это добровольная зависимость свободного человека, обязывающая его верно служить и помогать вождю или господину, который со своей стороны должен о нем заботиться[95]. Сразу надо выделить конкретные формы этого института, различные на разных этапах, хотя порой и сосуществующие друг с другом, и не поддающиеся хронологическому разграничению. У германцев встречаются более или менее развитые формы дружины, но они есть и у других народов. Примитивная форма дружины — это организация военных отрядов для одного похода; у германцев она описана Цезарем и продолжала существовать у викингов[96]{12}. Такая дружина соответствовала прежде всего обществу, в котором еще не сформировались или только начинали складываться классы, и была зафиксирована у славян Тацитом в известии о венедах[97]. Такого типа временные союзы не обременяли вождей содержанием дружинников и не приводили к значительному имущественному расслоению. Настоящая развитая дружина была отрядом, остающимся под крышей и на содержании вождя; ее начало падает/на время усиливающейся военной деятельности, которая была характерна именно для периода становления Государственности, когда дружина благодаря грабительским походам стала важным средством добывания богатств[98] Такой тип дружины хорошо известен и германскому[99], и славянскому обществу[100].
Однако уже в период раннефеодального государства складывается новый облик дружины, представляющей группу зависимых от правителя свободных людей, получающих от него материальную помощь и располагающих собственным хозяйством; эта форма дружины органически развилась из предшествующей и требовала больших затрат, будучи предназначена не только для организации военных нападений, приносящих непосредственный доход, но (может быть, в основном) для того, чтобы держать население в подчинении у вождя, князя; она стала слишком многочисленна, чтобы князь мог ее содержать. О Мешко I уже упомянутый автор пишет: «Он дает этим мужам одежду, коней, оружие и все, чего они потребуют. А когда у одного из них родится ребенок, он приказывает выплатить ему жалование». Эта дружина насчитывала 3000 человек[101]. Тут мы видим дружину, состоящую из рыцарей, имеющих семьи, ведущих собственное хозяйство; эта форма дружины определялась существованием организованного государственного аппарата. Источники не дают сведений, была ли опа результатом собственного развития польского общества или заимствована из соответствующих иностранных институтов; ничто, однако, не мешает признать, что она появилась из предшествующей формы дружины согласно естественному ходу исторического развития. В польской пауке признавался именно эволюционный генезис славянских дружин[102]; такому взгляду ни в коей мере не противоречит тот факт, что с аналогичными формами дружин мы встречаемся и на скандинавской почве[103].
87
См.:
88
"Абсолютизм" Пястов уже давно опровергнут Ф. Буяком (
89
Так, современник Мешко I Видукинд назвал среди окружения этого князя optimates, которые заявили пленному немцу Вихману, что получат у своего князя согласие на его освобождение, поскольку они не сомневались, что господин их послушает (Widukind. Res gestae Saxonicae, III, 69. — MGH SS, t. III. Hannoverae, 1839, p. 83){189}. Это событие относится к 967–968 гг. Мешко, сын Болеслава Храброго, объясняет послам императора, что не может исполнить данного им обещания из-за запрета отца и его рыцарей: "Его [Болеслава] рыцари, здесь присутствующие, этого не допустят" (sui milites hic modo presentes talia fieri non paciuntur. —
90
Б. Д. Греков говорит о неустойчивом политическом единстве Киевской Руси (
91
Характер княжеской власти нашел яркое отражение в древнерусском летописании. Игорь под давлением дружины вторично собирает дань с древлян и платится за жадность жизнью (ПВЛ, ч. 1, с. 39–41). Святослав Игоревич по призыву киевских бояр спешит с Дуная к Днепру для обороны столицы от печенегов (ПВЛ, ч. 1, с. 48); Владимир Святославич решает важные государственные дела в окружении бояр и старейшин города (ПВЛ, ч. 1, с. 58, 74 и др.).
94
Фюстель де Куланж справедливо видел аналогичные институты у разных народов Галлии (
95
См.:
97
Тацит пишет о венедах: "…ради грабежа < они > рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и фенпами" (nam quidquid inter Peucinos Fennosque silvarum ac montium erigitur, latrociniis pererrant. —
98
Именно эту "производительную" функцию дружины отметили немецкие послы в беседе со Святославом Ярославичем (1075 г.), который показал им свои богатства: "Се (богатства. —
101
103
Дружина как таковая описана в "Круге земном" на примере дружины норвежского короля Олава Святого (1015–1030); она состояла из 60 собственно дружинников (hirdmenn), 30 купцов (gestir), и, кроме того, 30 слуг (húskarlar) (