Таким образом, в ономастических и письменных источниках не имеется прямых данных, которые бы свидетельствовали о значительной или хотя бы серьезной роли норманнов в генезисе и развитии Польского государства; без сомнения, скандинавы проникали в Польшу и в Великопольшу, но ограниченно. Этому заключению не противоречат и данные археологии, красноречивость которых как источника для изучения политических польско-скандинавских отношений охарактеризовал И. Костшевский, написавший в связи с работой Енихена: «Если на всей территории западной Польши есть только одно викингское захоронение в Чеплем (Гнезнский пов.) в Поморье, если в Гнездне и Познани, столицах якобы викинга Мешко I и местопребывании его «скандинавской» дружины, не найдено ни одного памятника достоверно скандинавского, если в особенности нет тут викингского оружия, а типы оборонительных валов и домов имеют там характер чисто местный, старопольский, совершенно отличный от Скандинавии, то, очевидно, это является достаточным аргументом для опровержения утверждений о становлении Польши путем завоевания с севера»[128]. Правда, не исключено, что некоторые известные сегодня захоронения в Поморье — скандинавского происхождения; надо считаться и с тем, что, пока археология открывает все новые материалы, число скандинавских находок в Польше может возрастать; однако и имеющиеся данные археологии красноречиво свидетельствуют, что наибольшие скопления предметов скандинавского происхождения остались в Прибалтике, на славянском и прусском побережьях, хотя и там пока не находят признаков норманнского господства; по мере же удаления от побережья число скандинавских находок уменьшается; такое распределение говорит об их торговом происхождении. Если бы они были результатом политических отношений, то наибольшее сосредоточение их должно было бы находиться вокруг административных центров.
Уже упоминавшееся скандинавское захоронение в Чеплем[129] может свидетельствовать об участии в этой торговле скандинавских купцов[130], которые, вероятно, не только привозили товары в балтийские порты, по и ходили в глубь края; очевидно, и поселения, названия которых происходят от слова варяг, указывают на наличие в Польше варяжских купцов, прибывавших из Руси. Таким образом, надо считаться с участием норманнов в организации и ведении польской торговли; менее ясной представляется их проникновение в ряды знати, хотя и это не исключено. Во всяком случае, отсутствие ясных следов говорит против большого наплыва норманнов и делает уже вовсе неправдоподобным их значительное участие в создании Польского государства. О норманнском же завоевании не может быть и речи.
Проблема норманнов па Руси более сложна для исследования, чем в Польше. Объективную трудность составляет состояние источников, которые хотя и многочисленны, и разнообразны, но не являются ни полностью достоверными, ни точными, ни согласующимися друг с другом. Они свидетельствуют о присутствии норманнов в Восточной Европе, но не говорят о формах и масштабах их деятельности па этой территории. К этому добавляются субъективные трудности: предубеждение исследователей, которое так ярко проявилось в постановке и решении норманнского вопроса па польской почве. В дискуссии по норманнской проблеме па Руси можно заметить определенную эволюцию, выражающуюся в перемене ролей: в XIX в. субъективные моменты были особенно сильны среди противников норманнской теории, которые доходили до отрицания присутствия скандинавов в Восточной Европе вопреки очевидным свидетельствам источников; однако с прогрессом источниковедения, а также расширением круга данных, особенно археологических, антинорманисты, защищавшие свою концепцию в модернизированной форме (признавая присутствие норманнов на Руси), находили все более веские доводы; в то же время для норманистов характерно было все более упорное нежелание пересмотреть положения, определенные историографической традицией и продиктованные в значительной степени a priori усвоенным взглядом о неспособности и неготовности славян к созданию собственного государства.
128
129
Менее правдоподобно предположение, что это захоронение викинга, умершего во время похода, как это когда-то допускали (см.:
130
О польско-скандинавской торговле см.: