Мы не собираемся заниматься подробным анализом специальной литературы, которая насчитывает сотни названий. От этого нас освобождают уже существующие многочисленные обзоры норманнской проблемы, среди них самый обширный — В. А. Мошина[131] а также тот факт, что не все эти работы имеют историографическую ценность. Ограничимся характеристикой лишь важнейших этапов и спорных моментов, а также существенных достижений в историографии.
Норманнская концепция имеет на Руси давнишнюю, почти 850-летнюю историю, поскольку ее первым сознательным творцом был автор «Повести временных лет», которым большинство исследователей признает монаха Киево-Печерского монастыря Нестора{22}. Его мнение о скандинавском происхождении Руси повторялось в позднейших летописях; оно было известно как при царском дворе в России, так и за границей, в особенности в Швеции[132]. Первые научные основы норманнской проблемы пытался заложить член Петербургской Академии наук Г. С. Байер, языковед, продемонстрировавший одновременно некоторое знание исторических источников и склонность к их достаточно критической — при тогдашнем состоянии источниковедения — оценке, несмотря на использование неудачных этимологий. Его работы, приводимые иногда в библиографиях, фактически забыты. В своей самой первой статье он указывал на скандинавское происхождение варягов и таких имен, как Рюрик и другие, приведенных в летописи[133]; однако он не был норманистом. В другой статье он объяснял истоки Руси и признавал, что название русы применялось и к шведам, по утверждал в то же время: non a Scandinavis datum est Rossis nomen («россы восприняли свое название не от скандинавов»)[134]. Он полагал, что на русском Севере среди основного финского населения развивалась готская{23}, а затем славянская колонизация, которая от своей распыленности («рассеивание» — dispersio) получила название росской или русской[135]. Он писал, что славяне приняли к себе династию готского происхождения. В своих статьях[136] Байер собрал основной круг письменных источников — русских, греческих, латинских, посвященных истокам истории Руси; обращался он и к скандинавским источникам, но не использовал арабские, тогда еще не опубликованные, хотя сам был крупным востоковедом. Его работа подготовила почву для дальнейших исследований, в чем, а отнюдь не в выводах по существу, состоит основная научная заслуга Г. С. Байера.
Материалы источников, собранные и опубликованные Байером, были использованы для подтверждения норманнской теории Г. Ф. Миллером, который своим не только нетактичным, но и не соответствующим исторической действительности[137] утверждением о завоевании России в результате победного похода шведов вызвал негодование среди слушателей и молниеносную отповедь Μ. В. Ломоносова (1749 г.). С этого момента разгорелась полемика по норманнской проблеме. Новым аргументом, в ту пору авторитетным для норманистов, было установление связи между названием Руси через финское определение Швеции — Ruotsi и названием шведского побережья в Уплан-де: Roslagen, приведенное Ю. Тунманом в работе «Untersuchungen über die älteste Geschichte der östlichen europäischen Völker» (Leipzig, 1774). Идеализация исторической роли германских народов в эпоху Просвещения, с одной стороны[138], и взгляд на славян как на народ, лишенный политических способностей, — с другой, а также присущее феодальному обществу убеждение, что государства образуются при завоеваниях, составляли теоретические посылки норманнской теории генезиса Древнерусского государства. А. Л. Шлёцер в своих комментариях к летописи Нестора, опубликованных в 1802–1809 гг.[139], сопоставил и подверг критическому анализу результаты достаточно обширной уже в XVIII в. литературы предмета, формулируя норманнскую теорию в крайней форме. Стараясь выяснить, как могли осуществить завоевание обширных славянских и финских земель немногочисленные заморские захватчики, этот ученый предполагал, что местные племена, которые вошли в состав, как он считал, основанного Рюриком Новгородского государства, были полудики и слишком малочисленны[140]; его смущало лишь то, каким образом немногочисленные славяне смогли ассимилировать соседние народы, включая и норманнских завоевателей[141].
131
132
133
134
135
Ibid., p. 411. При этом он ссылался на слова С. Сарницкого: "Споров иные не без основания изъясняют как россов, то есть рассеянных" (Sporos quidam Russos, non inepte id est disperses exponunt).
136
139