Следовательно, из источников, по своему происхождению наиболее близких к описываемым событиям, исследователям для рассмотрения остаются лишь русские, имеющие еще то достоинство, что они были созданы на месте непосредственных событий, и потому лучше других отражающие среду. Русские летописи — единственный источник, который дает по-своему систематический, хотя и не лишенный ощутимых пропусков обзор главных политических событий IX в. на Руси. Правда, текст «Повести временных лет» (Нестора) был отредактирован во втором десятилетии XII в. (1113–1118 гг.), поэтому он может быть использован лишь как основа для установления событий за 150–200 лет и только при условии основательной источниковедческой критики. Исследователи давно осознали, что Нестор, собирая известия, восходящие к IX в., насколько их можно проверить с помощью иностранных источников, пользовался не одной устной традицией, возможно, дополненной собственными соображениями, но располагал различными материалами, написанными как на месте, так и вне Руси. Исследования источников «Повести временных лет» особенно продвинулись в третьей четверти прошлого века благодаря Μ. И. Сухомлинову, а также работам И. И. Срезневского и К. Н. Бестужева-Рюмина. При этом обозначились две тенденции в оценке происхождения этого памятника. Сухомлинов видел в летописи Нестора однородное произведение, причем от начала до конца литературное[190]; он заметил, однако, что Нестор использовал прежде всего письменные источники, состоящие, кроме иностранной литературы, из коротких датированных записей, вносимых в пасхальные таблицы[191], которые, таким образом легли в основу русского летописания; кроме того, Нестор располагал обширнейшими повестями о Владимире Святославиче, Борисе и Глебе и других князьях[192]. Бестужев-Рюмин не соглашался с Сухомлиновым в вопросах об однородном характере «Повести временных лет» и о роли пасхальных таблиц[193]; он полагал, что автор «Повести» в первую очередь использовал погодные записи, ведшиеся в Киеве с начала правления Олега (882 г.)[194], а также многочисленные повести, уже записанные к его времени или передававшиеся устно[195]. Тем не менее он признавал, что «Повесть временных лет» — это первый русский летописный свод. Срезневский же искал в летописи не столько нарративные элементы, сколько хронологические наслоения и допускал, что древнейшая редакция кончалась годом смерти Святослава (по летописи 972 г.), после чего была продолжена и перерабатывалась позднейшими летописцами[196].
Наиболее плодотворным было изучение начального русского летописания, предпринятое А. А. Шахматовым. Этот исследователь не только установил существование сводов, предшествующих «Повести временных лет» и использованных ею, но и определил их происхождение и состав. Непосредственно «Повести временных лет» предшествовала летописная компиляция, составленная, по его мнению, в 1093–1095 гг. и сохранившаяся во фрагментах, охватывающих древнейший период до 1015 г., в так называемой Первой новгородской летописи. В дальнейшем Шахматов пошел по пути реконструкции текста древних летописных сводов, восходящих к первой половине XI в.[197] Его выводы встретили сначала критическое отношение, вызванное нетерпением читателей, которых утомляла сложная аргументация автора и изменения некоторый частностей в его концепции начала русского летописания[198]; особенно возражал ему В. Μ. Истрин. Соглашаясь, что первый летописный свод был создан уже в первой половине XI в., он не принял предложенную Шахматовым реконструкцию древнейших летописей (так называемых киевского 1039 г. и новгородского 1050 г. сводов). Истрин полагал, что первоначальный текст сохранился в «Повести временных лет» в оригинальном виде, а текст в Первой новгородской летописи представляет его сокращенную редакцию. Однако исследование Петрина было неубедительным[199] и не получило признания. Концепция Шахматова, без сомнения, была более продуманной и в общих чертах выдерживает критику, хотя во многих частных вопросах источниковедения этот исследователь ошибался. Вместе с тем, проявляя необыкновенный талант в анализе источников, он не смог с таким же успехом реконструировать на их основе исторические факты. Он также не понимал, как и все норманисты и антинорманисты досоветской поры, истинного содержания процессов образования Древнерусского государства. Его заслуга состоит в том, что он дал ключ для дальнейших исследований начал русского летописания, для поисков его древнейшей основы и выявления последующих этапов развития текста.
190
196
197
Из многих работ по этой теме главными являются две:
198
199
Из этого ясно, что Комиссионный список не обнаруживает сокращения первоначального текста; он сам представляет текст более архаичный, дополненный потом Нестором, использовавшим иностранные (греческие) и славянские источники, русско-византийские договоры, привлекшим некоторые сведения из устной традиции и внесшим собственные рассуждения. Есть явные расхождения между Нестором и Комиссионным списком, например, в хронологии походов на Византию (920, 922 гг. в Комиссионном списке) и некоторых фактах (князь Олег в Комиссионном списке назван воеводой).