Встает, однако, вопрос, не исчезла ли со временем часть топонимов скандинавского происхождения на землях восточных славян и не дает ли по этой причине сохранившийся топонимический материал ложного, преуменьшенного представления. Действительно, надо считаться с тем, что определенная часть названий могла выйти из употребления в результате перехода деревни в руки нового владельца, что часто приводило к переименованию поселения[293], или в результате переселений, особенно в южной Руси, где набеги половцев и татар нередко опустошали селения киевского времени. С другой стороны, надо иметь в виду также и противоположную тенденцию, которая компенсировала утраты в скандинавской топонимике. Как писал Μ. Фасмер, само славянское население во многих случаях способствовало ее распространению, принимая скандинавские личные имена или используя для новых поселений прежние, скандинавские названия[294]. Встает и проблема хронологии скандинавских топонимов, поскольку проникновение варягов на Русь продолжалось длительное время после окончательного формирования раннефеодального государства. Русские князья, особенно новгородские, создавали отряды из варягов-наемников еще в XI в., как свидетельствует пример Ярослава Мудрого, который, кроме того, поддерживал династические отношения со скандинавами, что нашло отражение как в русских источниках, так и в скандинавских сагах. В Новгороде не прекращалась оживленная торговля с варягами, пока их не вытеснили в XIII в. немецкие купцы[295]. Среди этих наемников и купцов многие могли остаться на Руси и получить земельные владения[296]{54}. Поэтому трудно, например, определить, когда появились скандинавские названия некоторых погостов на далеком севере, вроде упомянутых в 1137 г. Тудорова и Спиркова погостов. Можно определенно сказать, что это были не аллодиальные владения (вотчины), а временные бенефиции (кормления)[297]; неясно лишь, находились ли они во владении скандинавов, упомянутых в договоре Игоря с Византией 944 г.[298], или бояр с теми же именами, живших позднее; например, Тудор, вышегородский тиун, упомянут в 1146 г.[299], другой Тудор назван в уставной грамоте Святослава 1137 г.; представляется, что именно последний и был «кормленщиком». Наконец, нельзя забывать, что скандинавское происхождение некоторых из топонимов, собранных Фасмером и Рыдзевской, было оспорено[300]. Поэтому нет оснований признавать, будто в IX–X вв. на землях восточных славян скандинавских названий было больше, чем сохранилось в современной топонимике.
293
Веселовский приводит примеры изменения ойконимов после смены владельцев (там же, с. 39).
294
"Нет сомнения, что многие русские топонимы, образованные от скандинавских личных имен, были распространены прежде всего руссами". (
295
Известия об отношениях с варягами есть в Новгородской первой летописи под 1188 и 1201 гг. (НПЛ, с. 39, 45). Очевидно, известие о "гостях" под 1128 г. касается также варяжских купцов (там же, с. 22).
296
Есть конкретное известие о приобретении в Швеции земельной собственности на средства, полученные в Гардарики — на Руси (надпись на руническом камне).
297
См.:
298
Эти названия встречаются в грамоте Святослава Олеговича 1137 г. (ПРП, вып. 1. М., 1952, с. 117). Ср.:
299
ПСРЛ, т. 2. СПб., 1908, стб. 321; ГВНиП, с. 160, № 103.