Неудачи скандинавов в балтийских землях объясняются сопротивлением, которое оказывало местное население иноземной агрессии. Вооруженные силы, имевшиеся как у славян, так и у жителей балтийских земель, иллюстрируют хронисты XIII в. Когда датский король Вальдемар I (1164 г.) хотел оставить отряд в покинутом местными жителями славянском замке Валогоща, он не нашел желающих оборонять крепость из-за опасности, грозящей со стороны славян[362]. Также и в 1206 г., когда Вальдемар I напал на о. Сааремаа и построил там замок, чтобы создать на острове свой опорный пункт, никто из рыцарей не осмелился там остаться из страха перед «погаными»[363].
Но прежде чем вернуться к норманнской проблеме на Руси, следует обратиться к попыткам объяснить возникновение некоторых элементов податно-территориальной организации в Балтийских странах скандинавским влиянием. Так, Е. Допкевич доказывала в обширной работе, что так называемая borchsukunge (burchsukunge){77}, или в латинских источниках castellatura, представляла в момент немецкого вторжения в Латвию оборонительную организацию народа, унаследованную от викингов, и противопоставила ее исконной замковой организации (сохранившейся на части латышской территории), определяемой в латинских источниках как castrum — центр власти местных старейшин[364]. Автор, ссылаясь на сходные по содержанию термины sókn в Скандинавии и socce в Англии[365]{78}, где осуществлялась экспансия викингов, подошла к исследуемым явлениям формально, что распространено среди историков, особенно историков права, но требует существенных оговорок, поскольку ведет к смешению самостоятельных, хотя и связанных друг с другом явлений: развития терминологии и генезиса институтов (или реалий), обозначаемых при помощи этой терминологии. При этом методе считается, что заимствование иностранного термина является показателем рецепции соответствующего института. Исследования подтверждают, что бывало и так, но неоднократно случалось и иначе, когда иностранными терминами пользовались для определения собственных институтов{79}. Появление в ливонских документах термина borchsukunge (и первая и вторая части слова происходят, видимо, из немецкого языка, а не языка местного населения) не представляется a priori доказательством иноземного происхождения соответствующего института. Исследовательница не отметила то важное обстоятельство, что организация, отраженная в терминах castra и borchsukungen (castellaturae), представляла собой общее явление, хорошо известное славянам и засвидетельствованное у них уже «Баварским географом»[366]. В период борьбы с крестоносцами опа существовала и в Литве, и в Пруссии, которые, кстати, знали этот институт уже во времена Вульфстана[367], когда в некоторых (по не во всех) прусских городах правили «короли», как и в ливонских городах XIII в.{80} Из жития епископа Войцеха конца X – начала XI в. узнаем, что власть этих правителей ограничивало вооруженное народное вече[368]; так же было и в ливонских землях, где мы встречаемся с традицией веча[369]. Очевидно, учитывая институт веча, можно скорее заметить и динамику городской организации, поскольку вече было присуще обеим ее формам; однако в castellatura этот народный элемент господствовал полностью, а в castrum — важную функцию выполнял замковый начальник[370]. Вторая форма, очевидно, является более поздней, свидетельствующей о возникновении элементов феодализма. Таким образом, нет нужды искать иностранные истоки института, коль скоро его появление объясняется органическим развитием общества.
Также не представляются удачными поиски скандинавских прототипов погостов, известных как в северной Руси, так и в Латгалии, в которую это название, несомненно, было перенесено русскими князьями после покорения этого края[371]. Погостами в Новгородском и Смоленском княжествах, а потом и в Ростовском называли княжеские центры для сбора дани{81}, а также округу, зависимую от этих центров[372]. К мысли о скандинавских истоках погостов приводило их название, которое, без сомнения, следует связать с термином «гость». Поскольку право «гостить» у местного населения принадлежало также германским королям (оно было известно и во Франкском государстве под названием servitium)[373], то отсюда делался вывод о переносе этого института па Русь варягами. Недоказанность этого вывода очевидна. Институт «гощения» правителя был необходимым явлением в раннефеодальных государствах с их еще натуральным хозяйством; он встречается и в Польше под названием «стана»[374]; Руси не нужно было ждать чужой интервенции, чтобы осознать потребность в нем. И название это, без сомнения, собственное, славянское, коль скоро в Поморье «стан» выступал под названием «гостива»[375]. Более того, на Руси термин получил и расширительное значение, обозначая также территориальную единицу, что следует принимать во внимание.
362
Ob imminentis periculi magnitudinem nee animus ad resistendum nec comites suppetabant. — Saxonis Gкsta Danorum, XIV, XXX, 7;
363
"Но так как не нашлось никого, кто решился бы остаться там для защиты против нападения язычников, то замок сожгли, а король со всем войском вернулся в свою страну" (Cum non invenirentur, qui contra insultus paganorum ibidem manere auderent, incenso castro rex cum omni exercitu rediit in terram suam. — Heinrici Chronicon Livoniae, X, 13){208}.
364
366
Источник имеет название "Descriptio civitatum et regionum…" (
367
Текст Вульфстана см.: Scriptores rerum Prussicarum, t. 1. Leipzig, 1861, p. 733. О городских территориях, как прусских, так и литовских, цепные сведения дает хронист крестоносцев Петр из Дусбурга (Ibid., p. 147), который многократно упоминает литовские города и их "территории", например в Жемайтии: "город, называемый Бизена" (castrum dictum Bisenam); и далее: "территория названного города" (dicti castri territorium).
368
370
Следует принять во внимание развитие общественных, в том числе оборонительных, функций городов. Сначала это были укрепленные поселения, где могла жить часть населения данной территории, как это было на Украине еще в XVII в. Потом они стали временными убежищами для местного населения в случае опасности и были постоянно заселены лишь в своей небольшой части; прежде всего, здесь жил правитель городской территории и его ближайшее окружение. Наконец, в ходе дальнейшего развития правитель мог получить собственные права на город, в котором находился, во всяком случае, город мог получить название от его имени, поскольку знать, находящаяся в городе, вероятно, способствовала его охране, используя доступные ей средства (История Латвийской ССР, т. 1, с. 41). Не думаю, чтобы города строились знатью с использованием несвободных (там же, с. 42), поскольку этот институт был развит слабо. Вероятно, города строились и содержались за счет всего населения городской территории и городовая повинность существовала еще долго в эпоху феодализма. Однако на начальном этапе формирования классового общества, когда еще не было антагонизма между знатью и остальной свободной частью населения, она несла городовую службу добровольно. Хеллман, критикуя Допкевич, не учел эволюцию города (
371
372
375