Ахмат дорожил своими сокровищами, поэтому решиться на такой шаг было для него настоящим мучением.
Когда пожаловал заспанный визирь Карамурза, удостоенный чести трапезничать с ханом за одним столом, Ахмат первым делом заговорил с ним о последних поступлениях в казну и о мерах, предпринятых для выколачивания недоимок.
Карамурза с печальным вздохом принялся сетовать на то, что торговые пошлины уже не дают большого дохода в казну, как было когда-то. Обычные налоги, коими обложены ремесленники Сарая, приходится выколачивать палками.
– Качество ремесленных изделий сильно упало, так как после всех последних переворотов самых искусных мастеров либо перебили, либо угнали в рабство куда-нибудь в Казань или Крым, – молвил Карамурза, налегая на горячий плов. – По этой причине упал и спрос на ремесленные изделия. Ремесленники сидят в нужде, не имея денег для уплаты подушной подати. Земледельцев в ближней округе Сарая почти не осталось, поэтому и оброк собирать не с кого. Кочевники еще выплачивают худо-бедно налог-копчур с пасущихся стад, но это сущие крохи, поскольку истинного поголовья овец, лошадей и верблюдов никто в ханском диване не знает. Для контроля за численностью крупного и мелкого скота нужен целый штат чиновников, а где взять деньги на его содержание?
– А что же наши даньщики? – спросил Ахмат. – От ясачных людей идут какие-нибудь поступления в казну?
– Мордва больше тяготеет к Казанскому ханству и нам дань уже не платит, – невесело пояснил Карамурза. – Чувашские князья тоже находятся под покровительством Казани, как и черемисы, и камские татары. От русских князей дань не поступает с той поры, как в Москве вокняжился Иван Васильевич, сын Василия Темного.
– Что же, у ордынского хана нет даньщиков? – сердито воскликнул Ахмат, отодвинув от себя тарелку с пловом.
– Из ясачных людей у нас остались лишь донские колена кипчаков да саксины, расселившиеся вдоль реки Ахтубы, – ответил Карамурза. – И те и другие давно прозябают в бедности, так как их пастбища и зимовки находятся в ленном владении у кочевой татарской знати. Кочевые беки забирают себе львиную долю податей, поступающих от ясачных людей. Тут уж ничего не поделаешь. – Толстяк Карамурза пожал плечами, вытирая жирные пальцы льняной салфеткой.
Хан Ахмат нахмурился еще больше, понимая смысл последней реплики визиря. Такое положение сложилось в Большой Орде еще до хана Кичи-Мухаммада, свергнутого Ахматом. При сыновьях и внуках Тохтамыша, боровшихся за ханский трон с потомками Едигея и Бердибека, вошло в практику превращать ханские временные земельные дарения татарской знати в наследственные владения. Таким образом, ханы, рвавшие друг у друга ордынский трон, стремились перетянуть на свою сторону кочевую татарскую знать.
Хан Ахмат понимал, что отнимать у кочевых беков их ленные владения чревато для него потерей трона. Именно кочевые беки и зависимые от них кипчаки и саксины составляют основное ядро его войска.
– Можно увеличить чеканку медной монеты и выдать, скажем, половину жалованья войску медными деньгами, – сказал Карамурза. – Другую половину жалованья можно выдать маленькими серебряными монетами, которых очень много в обращении на рынках Сарая.
Полновесная серебряная монета называлась теньге и высоко ценилась среди купцов и ростовщиков. В пору смут, когда всякая торговля была нарушена, ордынские ханы стали чеканить в огромных количествах мелкие серебряные деньги, которые по весу были втрое легче теньге. Называлась маленькая серебряная монета – теньгача, но чаще – акча, то есть «беленькая».
Иноземные купцы очень неохотно брали за свои привезенные в Сарай товары мелкие серебряные деньги и тем более медные деньги, которыми власти Сарая пытались покрыть огромную нехватку в золоте и серебре.
– Мне, как хану, недостойно расплачиваться с войском медными деньгами! – с видом оскорбленного достоинства промолвил Ахмат. – Нужно где-нибудь раздобыть побольше серебра, Карамурза. Это не просьба, а приказ!
Визирь покинул ханскую трапезную с унылым лицом.
«Зачем честолюбцы рвутся к власти, если, сидя на троне, они не могут не то что довести государство до процветания, но даже не в состоянии свести концы с концами!» – думал он, направляясь по пыльным коридорам и залам в ханскую канцелярию.
Чтобы отвлечься от тягостных дум, хан Ахмат поднялся по винтовой каменной лестнице на верхнюю площадку круглой дворцовой башни. С высоты тридцати локтей взору хана открылся Гулистан, центральный квартал Сарая, обнесенный высокой желтой стеной из сырцового кирпича. Среди стройных кипарисов и пирамидальных серебристых тополей теснятся одна к другой плоские черепичные и глинобитные крыши домов, иные из которых имеют два и три этажа. Узкие тенистые улочки, стиснутые высокими дувалами, напоминают извилистые ущелья, по ним можно было ходить пешком и проехать верхом, но повозка здесь нигде не проедет.