Среди моих друзей есть человек, с которым мы, правда, встречаемся очень редко — Патриарх Коптской Церкви Шенуда. Египет — очень интересная страна. В основном там сейчас живут арабы. Государственной религией является ислам. Христиане существуют, но в весьма тревожной атмосфере. Исторически в Египте всегда было две Церкви: одна — совершенно вымершая древняя Церковь коптов, коренного населения, другая — греческая.
Когда восторжествовал Насер, он разными методами постарался избавиться от греков. [129] Греков и греческую Церковь из Египта почти что выселили, остался там Патриарх — очень милый, хороший человек, мой сверстник. У него невероятно пышный титул: «Патриарх Александрии, Ливии, Пентаполя и еще каких–то древних городов, всей Африки и судья Вселенной». [130] Такая типично–византийская претензия на глобализм, который сейчас критикуют.
Копты тоже всегда жили в притесненном состоянии, но несмотря на это у них выработалось особое чувство собственного достоинства. Но вот ушел Насер, пришел новый президент и был избран Патриарх Шенуда — человек европейски образованный. Надо сказать, что в Европе <284> несколько коптских анклавов. Есть, к примеру, коптский монастырь под Мюнхеном — маленький монастырек, копты в нем в основном студенты.
И вот — такой образованный монах, долго работавший в средствах массовой информации вдруг избирается Патриархом. Кто знает обстановку, недоумевали: неужели не нашлось более почтенного человека? А он–то как раз оказался человеком очень почтенным — монахом убежденным, по призванию, и притом — усвоившим все достижения европейской цивилизации. И когда я побывал в Египте второй раз — лет через десять–пятнадцать после начала его деятельности, и попал в коптский монастырь — я его не узнал. По пустыне наш джип шел как по асфальту. Никакого самума не было, все было тихо, спокойно, но на песке еле отпечатывались протекторы — настолько он был слежавшийся. Однако этот песок все время в движении, он все время перемещается. И среди этой пустыни древний, маленький, полуразрушенный монастырь превратился в оазис. Насколько хватает глаз — зелень, огороды, растут пальмы. Идут паломники — нарядные, веселые, улыбающиеся. Монахи — жизнерадостные, сильные, молодые люди. Вот что могло сделать одно желание превратить пустыню в цветущий оазис, в котором Патриарх Шенуда, — ныне уже почтенный старец — был главным движителем процесса.
А наряду с этим есть хижина из плитняка, покрытая частью плитняком, частью тростником, и сидит в ней старый монах в рубищном одеянии из грубой шерсти или, может быть, льна. С ним очень трудно говорить, потому что он не знает по–русски, а я не знаю его языка, кто–то мне что–то переводит. Я был у него несколько минут, мы просто сидели и молчали, потом я задал вопрос по поводу устроения нашего монастыря, который я тогда только что получил; он поклонился и односложно ответил через переводчика — этим встреча и закончилась. Но ощущение живого общения, когда люди настраиваются на одну общую волну, снимает даже необходимость разговора. У этого монаха вообще ничего нет — только какая–то связка из тростника, на которой он сидит. Зато он в своем внутреннем созерцании обнимает все <285>нужды мира. Это подвижник, отшельник. Вокруг него кипит монастырь, ходят люди, а он в своем отдалении переживает за всех. К нему подходят — на него достаточно только посмотреть, поцеловать его руку, упасть перед ним на колени.