Сергей Павлович Королев был верующим человеком. Я могу это подтвердить, потому что близкие мне люди работали с ним. И мне много рассказывали о тех внутренних переживаниях, которые он имел, находясь в лагере. Он вспоминал, например, как возвращался из заключения, и, бредя по дороге, испытывал единственное желание: съесть кусок хлеба. Вдруг на дороге он увидел целую коврижку. Никаких комментариев к этому дать не могу.
Верующими были многие великие русские ученые. Например, Игорь Иванович Сикорский — известный изобретатель вертолета. На своей первой модели он еще в студенческие годы поднялся в воздух и упал, — к счастью, не разбился насмерть. После революции он вынужден был эмигрировать в Америку. Это был человек глубоко религиозный. Когда его хоронили, случилось так, что два пролетавших в этот момент самолета начертили в небе огромный крест — прямо над местом погребения.
Недавно в консерватории был пожар. Передали по телевидению, что может погибнуть бесценный орган. Я знаю, что люди церковные встали на молитву. И наутро сообщают: орган цел, и библиотека не пострадала. Разве это не чудо?
<380> Сейчас мы переживаем период обильного мироточения — от крестов, икон, не только писанных на доске, но даже и фотографий. Вдруг маленький листочек фотобумаги начинает покрываться как бы росой, а потом она стекает струйками. Все это какие–то особые знаки, которые заставляют нас задуматься о том, кто мы сами и какова наша роль в этом мире. Обычно они предшествуют каким–то событиям, побуждают усилить молитву.
В храме Иоанна Воина в центральной части есть храмовая икона, перед которой все молятся — перед самым иконостасом. А повторение этого изображения — тоже старого письма, но гораздо моложе, и его, как менее ценное, выставили на паперть. И вдруг — лет десять тому назад, по этой иконе за стеклом побежала струйка. На моей памяти — впервые. Первая мысль, конечно — конденсация, перепад температуры. Но настоятель отнесся к этому внимательно. Нет, это не вода, — но и не масло, какая–то особая консистенция. Через какое–то время снова появилась струйка и некоторое время икона мироточила, потом эти истечения прекратились.
На Западе есть несколько таких русских мироточивых икон, их перевозят из страны в страну. Я их самих не видел, но мне давали ватку, пропитанную этой жидкостью. На нее можно нажать — и с нее капает жидкость. Потом — особенно если в доме неблагочестивая жизнь — ватка высыхает, а в какой–то момент — опять наполняется жидкостью. Мне рассказывал один священник, как они на приходе ждали мироточивую икону. Он согнал массу людей: вот, приедет, будет чудо, будем молиться. И никакого чуда не было — икона была сухая. И он понял, что «пересолил» пропагандой. А на обратном пути, когда икону снова завезли к нему, было тихо, народу было уже совсем мало — и икона мироточила так, что жидкость стекала по аналою, даже пелена промокла.
Все эти феноменальные явления имеют один смысл: пробудить нравственное состояние человека.
<381>
Заключение
Вера Владыки в Россию была непоколебимой. Ему было органически чуждо уныние по общественно–историческому поводу. Свою задачу он видел в том, чтобы поднять достоинство русского человека…
Размышляя над «проклятым» вопросом, почему так трудно складывается судьба России, я прихожу к библейской формуле: «Егоже Господь любит — наказует», — то есть «учит», «вразумляет». Дурака учить нечему. А из русского человека можно выпестовать и выучить то, что никому другому не доступно. Но учить очень больно, наука болезненна. Россия представляется мне экспериментальным полем Творца. Ей уготован исторический путь синтеза. Мы все время синтезируем. В X в. мы восприняли христианство и византийскую культуру в высшей точке ее развития. Произошел первый синтез — нашей славянской самобытности и христианства. Возникло государство Киевская Русь. В XIII в. Русь была завоевана ордами монголо–татар. Это было бедствие, но тем не менее она прошла и через это испытание, осуществив некий новый синтез — преодолела раздробленность и научилась ценить мощное централизованное государство, ставшее началом великой империи. Затем, при Петре Великом, мы восприняли европейскую, возрожденческую культуру опять–таки в высшей точке ее развития — и, как результат синтеза, возникла русская культура XIX — XX вв. Наконец, годы Советской власти дали некий синтез марксизма, европейского экономического учения, с исконно русским идеалом общины. Сейчас Россия стоит на пороге какого–то нового синтеза. Поэтому нам так важно познать самих себя, определить свою идентичность.