Таким образом, слова А.А. Куренкова вполне оправданы.
Его аргументация о «Руськых Письменах» вполне совпадает с нашей, и мы польщены, что, находясь с ним на антиподах почти, думаем одинаково. В таком вопросе чем больше авторов высказывается за какую-либо идею, тем лучше. Мы же пришли к выводам вполне независимо от А.А. Куренкова.
До Первой мировой войны нам пришлось видеть книгу, к сожалению, имя автора мы не запомнили, с воспроизведениями так называемых «славянских рунических надписей». К сожалению, его система, лишённая известной точности, без ссыпок на источники и с утверждениями, основанными на большом желании доказать, но без надлежащей строго продуманной критики, вызвали лишь насмешки учёных. Тем не менее автор был прав, как в своё время был прав проф. Д. Вергун, защищавший тезу «О Старце Фёдоре Кузьмиче и Александре Первом как одном и том же лице». В Праге профессора Косинский и Новгородцев разбили Д. Вергуна, однако, по новейшим данным, Фёдор Кузьмич и Александр Первый действительно одно и то же лицо. Одно из заявлений по этому поводу было сделано видным Лицом из Дома Романовых и не вызывает никаких сомнений. Тем более что и большевики, раскрывая гробницы царей, в гробе Александра Первого никого не нашли!
Автор книги «Славянские рунические надписи» воспроизводил камни, давал гравюры таковых с надписями «Руськыми Письменами». Царившая и то время предвзятая идея о грамотности, связанной с православием на Руси, и, следовательно, византийского происхождения (кириллица), не позволила учёным более внимательно отнестись к этой книге. Между тем, основываясь только на соображениях чисто торговых, мы должны заключить, что Новгород должен был знать, так как торговые операции настоятельно требуют записей. Возможно и то, что в разных местах Руси Письмены были тоже разными, так как единства в них могло и не быть из-за различных условий торговых центров. В одних из них могли пойти в основу знаки готской письменности, а в других — ведической. Мы ничего точного об этом не знаем, но логика свидетельствует об этом. Впоследствии нам выпало большое счастье видеть «дощьки» из коллекции художника Изенбека, числом 37, с выжженным текстом. Частью буквы напоминали греческие заглавные буквы, а частью они походили на санскритские. Текст был слитным. Содержание трудно поддавалось разбору, но по смыслу отдельных слов это были моления Перуну, который назывался временами «Паруном», временами «Впаруной», а Дажьбог назывался «Дажьбо» и «Даже». Текст содержал ещё описание, как «Веле учил Деды земе рати». На одной из них было написано о «Купе-Бозе», вероятно, Купале, и об очищении «омовлением» в бане и жертвой «Роду-Рожаницу», «иже есь Дедо Свенту». Были строки, посвящённые «Стрибу, кий же дыха яко хще», а также о «Вышен-Бог, иже ость хранищ живот наших». Подробный разбор «дощек», которые нам удалось прочесть до их исчезновения, будет нами дан отдельно.
«Дощьки» эти были обнаружены Изенбеком во время Гражданской войны в разгромленной библиотеке князей Задонских или Донских, точно нам неизвестно, да Изенбек и сам не знал точного имени хозяев разгромленного имения.
МОР-МАРА И МОРОК
Юрьевская языческая традиция представляет Мару (Мор) и Морок следующим образом: «Не ходи, сыне, в холодные сени, вспотевши! Мор-Мара там ждут, схватят и Мороку дадут!» На вопрос, какая же она из себя Мор-Мара, старые люди отвечали: «Мор-Мара чистоты, омовения боятся. Не могут они чистого тела коснуться, а коли вспотеет человек, так у него на пупке пот каплями собирается, и Мор-Мара к нему жадно прилипают, пьют его, набираются силы, и тогда человеку несдобровать. Простуженный (охлаждённый) человек внутреннего тепла (Огня-Агни) лишается, и не может его это тепло защитить, а тому Мор-Мара радуются и на простуженного человека кидаются. Мор-Мара суть муж с женой, а такие злые они были с самого начала, что как вцепились друг в дружку, так и срослись! Вместе и бегают по свету. Морок — сын ихний. Ему Мор-Мара, как только всю живу силу выпьют, мертвяка бросают, а он из его печёнки последнюю силу тянет».