В тот момент, когда запах гари начинает неприятно щипать ноздри, я кончаю внутри нее — глаза закатываются, бедра становятся мокрыми, а она извивается, пока я не приподнимаюсь достаточно, чтобы она могла высвободиться. Отделяясь от меня резким движением, расплескивает мою жидкость, крутится и выскальзывает из-под меня, бросаясь спасать еду на плите от возгорания.
Мое тело в замешательстве, пока она порхает вокруг, наполняя тарелки, накладывая и разливая то, что готовилось на плите. Я — смесь эйфории, удовлетворения и бесчувственности. И еще слишком рано для такого рода беспорядка.
От плиты доносится сухой смешок — это снова Стелла, издающая звук, похожий на веселье.
— Садись, — приказывает она.
Механически я подчиняюсь.
— Который час утра? — спрашиваю я.
— Все еще ночь.
— А. Мы… это завтрак или что-то вроде полуночного перекуса?
— Я думаю, это что-то между. Я не могла уснуть.
Я, моргая, смотрю в свою тарелку, когда она кладет стопку кондитерских изделий в странную клеточку на и без того растущую горку таких же блинчиков.
— Что случилось? — спрашивает она, отворачиваясь от плиты, чтобы посмотреть на меня. — Они не отравлены.
— Я ценю это, — говорю я ей с кивком. — И я просто немного сбит с толку. По нескольким причинам. Эта еда чужеродная, а в довершение дезориентации, мои глаза будто отказываются фокусироваться. Но пока это тревожит меня лишь отчасти.
— Они черные.
Я поднимаю на нее глаза.
— Твои глаза, — говорит она, почти застенчиво отводя от меня взгляд. Возится со складным кухонным инструментом на. — Они не заполнялись синими линиями данных, за исключением того момента, когда мы… разбудили тебя.
Я одариваю ее кривой сонной улыбкой, которая, кажется, действует на нее. Если бы мои глаза работали, я, возможно, смог бы точно увидеть, как именно.
— Спасибо тебе за приветливое пробуждение. Это было облегчением во многих смыслах.
Она легкомысленно фыркает и сосредотачивается на приготовлении еще большего количества еды.
— Это что-то вроде запеченных медовых сот? — спрашиваю я.
Она хмурится через плечо и изучает меня.
— Это вафли. Ты никогда не видел вафель?
Я качаю головой.
— Возьми вон то блюдо, на нем растопленное сливочное масло. Да, вот это. Полей им свою стопку. Теперь добавь ягоды. Сироп в кувшине слева от тебя, и это из настоящего клена с Земли, так что наслаждайтесь им так, словно он драгоценен, потому что так оно и есть.
— Спасибо, что поделилась, — говорю я ей, тронутый.
Она пожимает плечами, поджимая губы, прежде чем снова отвернуться к плите. Похоже, это способ показать, что ей не совсем комфортно.
Я решаю попробовать поесть в надежде, что проснусь достаточно, чтобы точнее понять ее.
Вафли просто восхитительны.
— Если они отравлены, — стону я, — то оно того стоило.
Стелла смеется. Хотя и короткий, но крошечный всплеск счастья неподдельный — и с этим звуком мои способности активизировались, и я могу заглянуть прямо в ее голову.
Когда она садится напротив меня, то она приканчивает первую стопку, ни разу не взглянув на меня.
Я не знаю, что ей сказать. Прочищаю горло и наблюдаю, как она напрягается — от всплеска активности ее мозга до момента, как ее руки замерли на вилке и ноже.
— Еще раз спасибо тебе, — говорю я ей. — Ничего, если мы обсудим дела за столом?
Она расслабляется, и ее губы приоткрываются, когда она вдыхает. Ее глаза так и не поднимаются, чтобы встретиться с моими.
— Это было бы здорово. Начинай.
— Скажи, какие первоочередные задачи ты хочешь решить. Я готов сосредоточиться на том, что ты считаешь нужным. Может, попробуем перегнать скот до закрытия осенних рынков?
Она пережевывает следующий кусочек быстрее, чем предыдущий, и запивает его молоком.
— Да, — отвечает она с полоской белой пены над губой.
Отвлекшись на это, я почти машинально протягиваю руку через стол — и смахиваю ее большим пальцем.
Стелла застывает неподвижно, в одной руке сжимая стакан, в другой — вилку.
— Спасибо, — говорит она.
Я киваю и с сожалением опускаю взгляд вниз под стол, на колени. Я все еще голый, и теперь у меня снова встал.
— Что? — спрашивает Стелла.
— Я уверен, что ты не захочешь этого знать.
Ее глаза округляются.