— Ты Игорь… — то ли спросила, то ли утверждала она.
— Узнала? — в уплотнившейся синеве воздуха сверкнули его крупные белые зубы.
— Да чего ж не узнать? — отвечала Добрава, вскидывая подбородок и все бессмысленно вертя в руках измученный цветок. — Каждый грудень[25] ведь приезжаешь за полюдьем[26], что ж не узнать?
Игорь лишь хмыкнул.
— Я, это… Мы до осени уходим… — сказал. — Вон мои идут, видишь? — кивком головы он указал себе за спину, и точно по волшебному мановению над Днепром показались размазанные крепчавшим настоем темноты светлые пятна парусов, сквозь затихающее лопотание уставшего почерневшего ветра проступил плеск и слабые голоса, отраженные водой; и еще слышно было, будто затаенный гром навис над округой… — А мы тут решили немного промяться… берегом.
И вновь неким колдовским способом, как показалось Добраве, родившийся на севере неявственный гром усилился и тотчас стал отливаться в множащиеся с каждой минутой черные очерки всадников. В нескончаемой веренице, сплавленные ровным шагом и густеющей тьмой в единое существо, они были подобны колышущемуся гребню бессмертного и бесстрашного Ящера, отправившемуся в свое обычное ночное путешествие.
— А-а-ага… — произнесла Добрава, нетерпеливо поведя плечами.
— В общем, времени у меня мало, — не сводя с нее блестящих фиолетовых глаз, продолжал Игорь.
— Ты мне глянулась. Хочу взять тебя.
Она и не заметила, как ее необыкновенная грудь так и заходила ходуном, потому что тотчас всему телу вдруг сделалось холодно, и тут же — необыкновенно жарко, и вновь — зябко… Она знала, что Закон этой земли непреложен даже для князей: любой мужчина в русальные дни мог сочетаться с любой свободной женщиной, разумеется, если она на то была согласна. Но это означало заключение незыблемого брака. Обман или насилие, как и прочие отступления от Закона, могли иметь только один вид наказания — смерть. Впрочем, Добрава и не слыхивала, чтобы такое случалось в реальной жизни. Тем не менее обстоятельства, в которые она угодила, оставались действительными. И не было времени, не было вовсе — для того, чтобы как-то обдумать их. В одну минуту в ее небольшой голове совершалась сверхъестественная, немыслимая работа… Князь был невысок ростом, ему было никак не менее сорока, и, конечно, тот аромат юности, который был столь приманчив в Словише, в нем давно поблек… и, хотя они со Словишей никогда впрямую не говорили о жизни совместной… но это и так было ясно, им, да и всем… но князь был зрелым здоровым мужчиной, и, потом, он… был князь… Времени не было. И уже в считанные секунды перед ее внутренним взором пронеслись все знакомые картины ее жизни и все незнакомые картины жизни в Киеве, жизни княжеской… Да, у него, всеконечно, не один десяток жен, и рассчитывать на то, чтобы выбить себе исключительные права не приходилось, — с простецкой-то кровью, а здесь, в селе, мало кто заводит себе даже двух жен, но там Киев, туда свозят воск и меха, которые собирают здесь, и кожи… и все… но как же Словиша, уж начато шитье рубахи ему… каменные палаты… и никогда в холодный березозол[27] не колотить мотыгой непрогоревшие стволы… но, если это делать вместе со Словишей… как же он целовал меня тогда!..
— Бери меня женой… — выдохнула, точно огонь, Добрава.
Вновь ставший расплывчатым топот копыт затихал в полуденной стороне…
С облизанной ночью горы Рода можно было лишь очень смутно различить, что же происходило в глубокой черноте поля у ее подножия. И все же то смутное движение, которое жило там, невозможно было не угадать.
26
Полюдье — объезд князем и дружиной подвластных земель для сбора дани, а так же сама дань.