Проглотив всё разом, он покорно снова лег под медосмотр нянечкиных рук, настойчивость которых была, несомненно, сильнее его желания сбежать на поиски неведомой русалки, расположившийся почти как у недавно помершего Пушкина. Правда, там она была на дубе, а тут – под большим дубом.
Большой дуб, река – всё казалось таким ненастоящим, и всего лишь из-за одной голой спины, плавно переходящей в хвост. Диковинно, право. Он открыл глаза и заметил, как няня немного механически накладывает свою травянистую мазь, молча что-то обдумывая. Такое поведение было крайне редким, ведь если она была возле него, то всё её внимание предназначалось именно ему, а не какой-то там думе.
Внимательно рассматривая её, он не мог понять, что именно выбило её из привычного ритма, заставив всецело погрузиться в размышления. Его вопрос? Но почему? Что такого в нём? Почему все, словно сговорившись, молчат об этой тайне? Надо как можно быстрее всё выяснить.
Но тут его охватила сильная головная боль – то ли от мыслей, то ли от сильного удара об пол, но боль была настолько сильной, что его начало тошнить и весь нянечкин суп тут же оказался на полу. Моментально лишившись всех мешающих ей дум, нянечка с резвостью молодой барышни встрепенулась и начала наращивать больничный темп, раздавая направо и налево приказы. Переполошив всех, она моментально уложила графа в кровать и приставила дворовую девку Настьку, как надсмотрщика.
«Ну, теперь точно не уйти, – подумал граф, грустно глядя в окно. – Хотя, с другой стороны, может, так и надо».
Тут он снова почувствовал сильную головную боль. Сморщившись, он неожиданно представил зеленый берег, тихую гладь и всё те же таинственные круги, расходившееся от только что нырнувшей то ли рыбы, то ли человека.
Затем голову немного отпустило, но наступившая слабость опять забрала в сон, явив теперь уже не полные красоты речные пейзажи, а обычную неприветливую тьму, среди которой он и потерялся на ближайшие десять часов, плавно дождавшись вечера.
Выспавшись, он вышел на крыльцо. Мирно сопевшая Настя не то, что сторожить, усидеть-то толком не смогла, свалившись ему на постель и там же захрапев. Благо большой веснушчатый нос этому отменно способствовал.
Вглядываясь в лес, молодой граф стоял в некотором раздумье. Конечно, можно было идти прямо сейчас, пока никто не видит, но шансы не настолько большие, чтобы что-либо разглядеть в этой темноте, среди камышей и теплой воды. Да и на зверьё можно было наткнуться. Медведей, слава Богу, не видели, но вот пара волков забредала в лес. И убили, кажется, лишь одного. И тут не то, что молодого графа, крестьян-то не отпускали.
Потерев шишку, он почувствовал, что страх – чувство, которое он в себе раньше особо не находил, показался из самых-самых глубин его молодой души и настойчиво убеждал никуда не идти, оставив все на завтра.
– Снова, что ли, отложить? – сказал он вслух, посмотрев на звезды. – Прям черная полоса какая-то. Но ничего, завтра я точно попаду на эту речку.
Так он и решил, вернувшись обратно в дом.
***
Первые секунды он стоял, раскрыв рот. Девушка, которую он увидел, была действительно с хвостом, но не таким, каким было бы привычно для сказочной русалки, нет, она была с хвостом, похожим на две сросшиеся ноги, или, правильней сказать, слипшиеся ноги. Ловко используя эту особенность тела, она быстро плавала от одного берега к другому, кружась, плескаясь, выпрыгивая из воды.
Граф снова протёр глаза. Девушка не исчезла, наоборот, лишь прибавила скорости и продолжила свою водную игру. Граф спрятался за камыши. Плеск воды продолжался, но он уже не смотрел в его сторону.
Не надо было быть гением, чтобы понять, что это не русалка, а девушка с врожденным уродством. Ужасный урод, который непонятно как оказался в их захолустье. Человек, пусть и несчастный, но все же не представляющий никакой сказочной природы. Не более чем несчастье, свалившееся на чью-то семью.
– Кто вы? – раздался из-за спины нежный женский голос.
Граф вздрогнул и обернулся. За мыслями он даже не заметил, как смолкли всплески, и как она подплыла к нему.
– Алексей Шереметьев. Граф.
– Аааа… – задумчиво сказала девушка, не вылезая из воды. – А я Алена. Живу неподалеку.
Она вытащила руку и указала в сторону леса. Бледная рука была тонкой и изящной, что очень резко контрастировало с уродством ниже пояса. Также сквозь воду было видно, что у неё очень тонкая талия, и она была красива. Лицо, шея, все подошло бы куда больше какой-нибудь гордой городской красавице, нежели этой изуродованной природой крестьянке. Увидев, что он пристально её разглядывает, она аккуратно убрала руку под воду.