И если без солнца, без Солнцева, без Нюрки и остальных… без людей… без всего, что снаружи… то тоже увянешь.
— Просто Сцилла и Харибда, — покачала Решка головой с нервным смешком.
И от этой мысли не было грустно почему-то. Человек — он как сад, и вырастить можно в нем что угодно. А без сада и человека нет… И смысл ему жить в этом “снаружи”?.. И насколько же жизнь невозможна, интригующа, непостижима и великолепна.
Решка встрепенулась: будто искорка прошила ее от макушки до пяток. Замерла на миг, и тут же как была — в сорочке, халате и носках — запрыгнула с ногами в кресло и, открыв макбук, довольно щелкнула пальцами.
— Возможно гораздо больше, чем мы думаем, Старик, правда? — сегодня я была настроена мирно и мечтательно, а к тому же решительно — упасть носом в подушку сразу после ужина и видеть самые светлые сны.
— Абсолютная, — Старик тряхнул лохматой головой.
Я иногда поражалась — как ему удалось сохранить столько волос, в то время, как ни одного гладкого места на коже не осталось. Но Старик ревниво хранил свои тайны, и знала я о нем по-прежнему мало, но не это здесь главное.
— И как глупо полагать, что мы во всем разбираемся… — продолжала вещать я. Мне жутко нравилось, что к моим философиям Старик относился с полной серьезностью и никогда не смеялся над ними. — Такие люди несчастны, ведь для них столько вещей оказываются невозможными…
— Чем дольше человек живет, тем ему яснее, что он ничего не знает, — согласился Старик, глядя в огонь камина. — Если он использует возраст с умом, конечно.
И поворошил поленья.
На кухне давно кипела жизнь.
— Эр, блендер надо закрыть! — сквозь грохот кричала Нюрка. — Сбрендил?!
— Сейчас уберу, прости, Нюрка…
Решка поморгала — стены старой пустой таверны, где горел теплом камином, а Старик глаголил мудрые вещи, растворились в свете дня — ох… Когда они успели проснуться?.. Протерла глаза, глянула на часы в телефоне на зарядке. Одиннадцать?! Подскочила на месте. Серьёзно?..
В дверь постучали.
— Решка, ты встала? — голос Эрика. — Завтракать будешь?
Решка распахнула двери, едва не стукнув его по лбу при этом.
— Буду! — крикнула она счастливо и рассмеялась.
Сейчас и она бы Солнцева закружила. Но ограничилась легким ударом в его обтянутую фиолетовой футболкой грудь.
— Ты чего? — оторопел Эрик.
— Я снова пишу! — воскликнула Даша и пробежала на кухню. — Нюрка, слышишь?..
— Ну-ну, — покачала головой Аня, оттирая заплеванную блендером стену, — молодец, давно не писала… месяца два?
Даша замотала головой:
— Ничего ты не понимаешь, Берестова, дочь МЧС… Слова — это чистая магия, филфак так тебя этому и не научил!.. Нору Галь не читала? Это программа, между прочим! Слово — оно живое! М-м, что у вас тут так вкусно пахнет?
— Моя семья хотела хоть одного интеллигента заполучить в родословную, сама знаешь. Эр замутил что-то с авокадо — соус, половину которого размазало по стене.
— Я же извинился!
— Ну да, ну да, только стену все равно оттираю я.
Решка улыбнулась. Если жизнь пытаться поймать за хвост — и не случится таких безмятежных утр. Чем дольше человек живет, тем меньше он знает, и это… чудесно ведь.
— А что за соус? — уселась она с ногами на табурет, и усилиями хороших людей перед ней тут же возник дымящийся кофе.
— Это круассан с яйцом пашот и соусом гуакамоле. Я посмотрел…
Вообще, он это подсмотрел ещё в реке вечности однажды, как и многое другое. И мечтал попробовать.
— На ютубе? — предположила Даша, обнимая чашку ладонями и наслаждаясь густотой аромата. — Спасибо!
— Угу, — кивнул Эрик — он уже неделю жил словно во сне и просыпался лишь временами, когда мороз уж слишком спадал… Но сегодня с утра серебряное волшебство на деревьях сделалось только плотнее, так что жизнь текла сказкой дальше. — Дамы… прошу за стол. Решка, а что ты пишешь?
Пока Аня уселась, лукаво поглядывая на замечтавшуюся Дашу, Эрик споро оформлял завтрак: срезанный вдоль круассан заполнялся яйцом, витая верхушка накрывала начинку, а соус разлился бледно-зеленым озером по бокам.
— Она время от времени пишет опусы о жизни, — пояснила Нюрка. — Чаще депрессионные — это она только с виду такая веселая, а на деле — плакса и трусиха. Сигизмундович — наш языковед главный — говорит, что у Решки талант, как неогранённый алмаз, только она не хочет его… гранить.