Лекуан опорожнил бутылку и развалился на стуле.
— Ай-я-яй!.. Конец! Франции пришел конец, нам всем здесь придет конец! Наша страна слишком стара, это закат. Мы слишком привыкли к роскоши, богатству и забыли, что такое борьба...
Тоан вышел из-за столика, а старый Лекуан все еще продолжал сидеть и печально вздыхать, глядя на пустую бутылку.
Наконец прозвучал отбой. Тоан попрощался со своими друзьями-музыкантами и вышел на набережную. Пройдя телеграф, он не свернул, как обычно, к агентству. Им овладела какая-то глубокая, тяжелая грусть. Зачем ему информация? Французы проиграли войну, скоро сюда явятся японцы. Ну, а дальше? Изменится ли что-либо в его жизни? Неужели будут бомбить Ханой? Лекуан может по крайней мере сказать: «Нам пришел конец!» Ну, а он, Тоан? Что он приобретет или потеряет оттого, что мир стоит на грани катастрофы? Идет война, страшная и бессмысленная. Это ураган, и он, Тоан, песчинка.
— Куда вы направляетесь, господин Тоан?
Тоан поднял голову и нос к носу столкнулся с лохматым мужчиной в тюрбане, с трубкой в зубах. Это был писатель Ву.
— Вот тебе на! А говорили, что ты уехал в Лао-кай.
— Уехал и приехал, — ответил Ву.
— Что там нового?
— Границу закрыли, но, когда я уезжал, там еще не было ни тревог, ни этого веселенького бегства, как в нашем древнем Тханг-лонге[45].
Тоан рассмеялся.
— Ну, брат, я перед тобой преклоняюсь! В такое время ты еще можешь шутить.
— А что делать? — с горечью улыбнулся Ву. — Ты что, тоже решил отправить семью куда-нибудь?
— Ну, вся моя семья — я да мать. Да и уезжать нам некуда.
— Если ты еще не надумал бежать, тогда предлагаю сходить на Нга-ты-со. Как ты к этому относишься? Недавно возвратилась «Река Грез» и опять открыла свою музыкальную шкатулку.
«Река Грез» была известная певица Монг Ха. Она обладала редким голосом и пела в увеселительных кварталах Ханоя. У нее дома постоянно собиралось несколько «ценителей музыки» — полудрузья, полулюбовники. Ву тоже был вхож в этот дом. Несколько месяцев назад какой-то богатый делец, уплатив все долги певицы, увез ее к себе в Винь-иен, где у него был роскошный дом в европейском стиле. Поклонники певицы были в отчаянии, они словно осиротели. Но вскоре Монг бросила своего покровителя с его европейским домом и вернулась к себе, в свое гнездышко под Ханоем. Для Ву ее приезд был важнее, чем ожидаемое вторжение японцев в Индокитай. Еще бы! Певица бросает богатого предпринимателя, своего «благодетеля» и возвращается на сцену!
— Ты, верно, и удрал из Лао-кая, потому что узнал о ее приезде! — улыбнулся Тоан.
Ву взял Тоана под руку.
— Прежде чем продолжить нашу беседу, прошу вас не называйте это место «Лао-кай», так его называют только французы. Его настоящее название «Ляо-няй», что значит «Старая дорога»...
— Замечательно!
Близилась ночь, но по дороге на Нга-ты-со шли толпы беженцев, нескончаемым потоком катились повозки, ехали велорикши. Едва друзья пришли на Нга-ты-со, как снова завыла сирена.
— Черт с ними! Раз уж добрались сюда, на остальное наплевать.
Где-то в конце переулка Ву постучал кулаком в дверь.
— Кто там?
— Два усталых, голодных странника. Окажите милость, впустите нас в эту святую обитель.
За дверью послышались оживленные голоса.
— Там какие-то ненормальные.
— Это, кажется, Ву!
Дверь приоткрылась.
— Ву?
— Извините, но это действительно я.
— Входите скорее! Во время воздушной тревоги стоять на улице не разрешается.
Огни в доме были потушены. Друзья шли ощупью, натыкаясь на мебель, в беспорядке расставленную по комнате. Ву чиркнул было спичкой, но со всех сторон раздался тревожный шепот.
— Погасите, погасите, а то оштрафуют.
— А где Монг?
— Я здесь.
Ву приблизился к певице и зашептал ей что-то на ухо.
— Как можно! Тревога же... Какой вы отчаянный!
— А нам какое дело! Пусть с японцами дерутся французы, нас это не касается.