Быстро спускались сумерки. Впереди вечернее небо загорелось красными и фиолетовыми огнями. Когда же Кхак вышел из-за очередного поворота, перед ним звездной россыпью засверкали вдруг бесчисленные огни города. Это был Хайфон. Кхак продолжал шагать по чуть белевшей дороге, словно завороженный глядя на эти огни. И чем темнее становилось небо, тем ярче и многочисленнее становились эти огни, местами сливаясь в сияющие гроздья, местами растягиваясь в ночной темноте, подобно парящему дракону. Давно отвыкший от городских огней, Кхак невольно застыл на месте. Электрический свет! Возможно, это одно из самых прекрасных, самых удивительных творений, созданных человеком! Кхак годами жил в деревне, а последние месяцы не высовывал носа из темной, тесной каморки. Вот почему сейчас огни казались ему чем-то необычайным.
Но сверкающий огнями город не дарил своего света окрестным селам. Напротив, с каждой новой лампочкой, загоравшейся в нем, десятки, сотни камышовых крыш в округе погружались в еще более глубокий мрак. Как только закатывалось дневное светило, огромное пространство вокруг сияющих городов тонуло в бездонном океане непроглядной тьмы. В селах редко у кого хватало денег на керосин, и, когда на землю опускалась ночь, люди, как в доисторические времена, сидели вокруг тлеющих головешек костра. Городская цивилизация паразитировала на теле сел и деревень, питалась их кровью, и, в то время как в городах процветала роскошь, деревни тонули в нищете и невежестве. Города, словно огромные багровые язвы на теле страны, разрастаясь, причиняли все больше и больше горя и страданий простому люду. Города были гнездами эксплуататоров, которые, как осьминоги, опутали своими щупальцами тело страны и сосали из нее жизненные соки. В городах была раскинута незримая паутина тайной полиции, здесь обосновались суды и тюрьмы. И городские гильотины готовы были в любой момент снести головы всем, кто посмел бы посягнуть на власть имущих.
Кхак продолжал идти по безлюдной дороге в сторону города, угрожающе сверкавшего ему навстречу. Перед ним лежал Хайфон. На черной глади реки Кыа Кам дрожали городские огни. На берегу, там, где шоссе упиралось в переправу, стояло несколько табачных лавок и чайных. Мимо промчалась легковая автомашина. Она подкатила к переправе. Паром находился на противоположном берегу. Машина стояла с потушенными фарами, в темноте светились лишь огоньки сигарет. Ветер доносил легкий аромат духов. Мужские и женские голоса, французская речь. Нищая старуха затянула:
— Месы... бадам... бадам...[17]
Под пиликающие звуки ни[18] слепой певец тянул старинную песню о любви. Он сидел перед чайной в тусклом свете лампы и, вытянув шею, пел, окруженный толпой. А люди от нечего делать слушали, как тосковала чья-то жена, провожая молодого мужа на учебу в город.
Кхак купил билет на паром, отошел в сторону и стал прохаживаться взад-вперед по набережной. На той стороне реки светился огнями Хайфон. Вдоль берега на несколько километров тянулись причалы. Морские корабли стояли у причалов, тесно прижавшись друг к другу, похожие на огромных остроносых акул. Многочисленные сигнальные антенны уходили в бездонное черное небо красными и белыми огнями. В этот поздний час жизнь в порту не затихала. В свете фонарей непрерывно сновали люди, грохоча, взмывали стрелы подъемных кранов. Шум работающих машин, звуки автомобильных сирен, крики грузчиков ни на минуту не умолкали на портовой набережной. Время от времени откуда-то издалека долетал протяжный паровозный свисток. Хайфонский порт работал круглосуточно, сгружая десятки тысяч автомашин, сотни тысяч бензобаков, бесчисленное количество ящиков с боеприпасами, тюков с военным снаряжением для отправки в Китай чанкайшистским властям.
А напротив грохочущего суматошного порта, там, где Там-бак сливалась с Кыа Кам, громоздились, налезая друг на друга и заслоняя собою половину небосвода, мрачные строения. Это была крупнейшая цитадель французского капитала во Вьетнаме — Хайфонский цементный завод. Трубы огромных клинкерных печей беззвучно выбрасывали в черно-фиолетовое небо белые столбы дыма, как бы неподвижно повисавшие в воздухе. Они напоминали стволы гигантских деревьев, вершины которых уходили в бездну ночи. Долго не мог оторваться Кхак от этих столбов. Ему все казалось, что это ноги сказочного великана, туловище которого скрыто облаками.