— Ты, я вижу, совсем забыл меня, Туен.
Лицо Туена вспыхнуло, но тут же покрылось бледностью.
— Иди к себе, дочка, нам с дядей нужно поговорить, — сказал он, обращаясь к дочери.
Дочь ушла, и только тогда Туен проговорил сквозь зубы:
— Ты с ума сошел! Что за безрассудство! Твои фотографии развешаны на всех углах, а ты являешься сюда... — И, помолчав несколько секунд, добавил: — Извини, что я не сразу узнал тебя. Ты очень изменился с тех пор.
«Хорошо хоть, что сразу не выгнал, — подумал Кхак. — И ты тоже здорово изменился. И дело не только в очках — прежний огонек исчез».
Туен протянул Кхаку коробку с сигаретами. Кхак поблагодарил.
— Ну, как в городе? — спросил он Туена. — Известно тебе что-нибудь об арестах?
Туен снова побледнел.
— Биеу забили насмерть! — ответил он чуть слышно.
— Аресты продолжаются, — продолжал Туен полушепотом. — Меня тоже вызывали, но ты ведь знаешь, я занимался лишь распространением новой письменности, поэтому они только пригрозили мне и отпустили.
Несколько минут Туен молчал, уставившись в одну точку, потом посмотрел на Кхака и быстро проговорил:
— Слышал я, что все арестованные держатся стойко, молчат. А хватают, видимо, не без разбору. Все пропало, Кхак!
«Нет, — мысленно возразил ему Кхак, — не все пропало. Арестовать партийное руководство им удалось только благодаря тому, что здесь действует провокатор. А сейчас они пытают арестованных, чтобы выловить руководство низовых организаций и добраться до партийного комитета Северного Вьетнама».
Кхак взглянул на Туена.
— Ну, а что ты собираешься делать?..
Лицо Туена страдальчески сморщилось.
— Понимаешь... Сердцем я как и прежде... Но ты видишь, у меня семья, пятеро детей, я не могу распоряжаться собой, как вы... — Туен умолк.
— Ты меня извини, я ведь просто подумал, что они все равно не оставят тебя в покое, — сказал Кхак.
— Нет, они знают, что я ни в чем не замешан. К тому же, честно признаюсь тебе, жена сунула Фожье пятьсот донгов, вот они меня и оставили в покое.
Кхак вспомнил, что жена Туена была дочерью известного богача, торговца шелком с Рыночной улицы. Туен как бы невзначай взглянул на часы.
— Кхак, я думаю и дальше содействовать распространению новой, доступной народу письменности. Моя мечта — основать собственное издательство, чтобы в эти трудные времена звучал правдивый голос интеллигенции.
— Все это неплохо, но условия теперь не те, что были раньше. Ты должен быть осторожен. — Кхак продолжал говорить спокойно, не торопясь, но мысли его были далеко. Наконец, решив, что пора уходить, он поднялся. — Видимо, напоминать об этом излишне, но я прошу тебя никому не говорить о моем приходе.
— Об этом можешь не беспокоиться.
Увидев, что Кхак собрался уходить, Туен сразу стал обходительнее. Он вышел проводить Кхака и, когда они шли по темному саду к воротам, сунул ему в карман несколько бумажек.
— Это моя скромная лепта. Я должен был бы оставить тебя здесь, но сейчас приходится опасаться даже собственной прислуги. Сообщи они в полицию хоть слово, и мы все погибли.
Кхака обдало жаром. Первым его желанием было тотчас же вернуть деньги. Но он подумал, что сейчас даже эти несколько донгов могут ему пригодиться, и решил оставить их у себя. Дойдя до ворот, Туен поспешно отодвинул засов. Кхак вышел на улицу, ворота с лязгом захлопнулись за ним.
XVIII
Эта встреча оставила у Кхака смешанное чувство досады и жалости, но он невольно расхохотался, когда вспомнил, как Туен то бледнел, то краснел во время их разговора.
Кхак вернулся в город и побрел вдоль набережной.
— Фо-о-о!..[21]
Этот возглас и вкусный запах лапши напомнили Кхаку, что он с утра ничего не ел. Нужно было что-то поесть и найти ночлег. Из указанных Ле людей, через которых можно было связаться с местной организацией, оставалась еще работница цементного завода Гай. Кхак решил попытаться встретиться с ней завтра. Но где провести эту ночь?
Кхак остановился перед закусочной, вернее, перед бамбуковым топчаном, на котором вокруг керосинового фонаря были разложены закуски и расставлено несколько чашек. Он опустился на длинную колченогую скамью, взял рисовый пудинг, развернул листья и стал с аппетитом есть. На другой стороне улицы послышалась ритмичная танцевальная музыка. На тротуаре, в пестром свете неоновой вывески «Бар-дансинг», спорили несколько мальчишек, чистильщиков обуви. От обмелевшей реки тянуло вонью стоячей воды. Под деревьями вдоль берега в ожидании клиентов прогуливались несколько девиц в белых платьях.
— Дайте на полсу чаю.
Молодой парень уселся на табурет рядом с топчаном.