Государственного уровня причин тому было, по крайней мере, две…
Во-первых, с 1758 года — ещё при «дщери Петровой» Елизавете — Географический департамент Академии наук был передан в «особливое усмотрение» Михайле Васильевичу Ломоносову. Пока что, слава богу, это имя в России в особых представлениях не нуждается, хотя почему-то начинает выпадать из некоторых энциклопедических (!?) словарей вроде изданного издательством «Большая Российская Энциклопедия» словаря «История Отечества».
Ломоносов чётко заявлял, что надо нам «завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов». Ему же принадлежит и другой тезис, который когда-то цитировали многократно, но — стыдливо урезая его окончание, мной приводимое и выделенное: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».
В первых песнях поэмы «Пётр Великий» Ломоносов даже в стихах проводил мысль о значении Америки для России и писал:
Между прочим, последнюю ломоносовскую строку тоже, как правило, при цитировании опускают, отчего смысл слов «Колумбы росские» полностью искажается. Ведь великий наш помор, написав так, как он написал, имел в виду прямо то, что генуэзец Колумб открывал Америку с запада, а русские открывают ту же Америку, но — уже с востока.
И уж как прямой то ли наказ Михайла Васильевича монархам, то ли — как прямой его упрёк им, врезаны были в эпоху следующие слова:
«Если же толикая слава сердец наших не движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что имея Сибирского океана оба концы и положив на то уже знатные иждивения с добрыми успехами, оставляем все втуне».
Ломоносову бы при Петре жить! Великий наш царь-реформатор явно не просто так интересовался — «сошлася ли Америка с Азией?» и не любопытства ради спешно отправлял Евреинова и Лужина для выяснения этого вопроса. Думаю, если бы Пётр прожил бы ещё хотя бы с десяток лет и вовремя узнал, что нет — «не сошлася», то судьба Русской Америки могла быть совсем иной — как раз в том роде, о котором писал великий наш помор, мечтавший, что называется, в духе задумок Петра. И русский Тихоокеанский флот мог бы стать реальностью на полтора века раньше.
Правда, виднейший наш историк Сергей Михайлович Соловьёв (к сожалению, теме движения России к водам Великого океана не посвятивший и десятка строк) объяснял внимание царя Петра к российской восточной окраине тем, что надо было, мол, «удовлетворить требованию науки, выставленному Лейбницем, узнать, «сходится ли Азия с Америкой…».
К труду С.М. Соловьёва на ниве отечественной истории я отношусь с немалым уважением, однако по поводу этого его заявления остаётся лишь пожать плечами. Лейбниц — Лейбницем, но Пётр умел видеть будущую историю России подальше и собственного носа, и — Чукотского «носа»… Отправляя Беринга на поиски северного пути в Америку, Пётр писал: «Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских». А впервые он заинтересовался проблемой ещё в молодости, после знакомства с донесениями Владимира Атласова о Камчатке.
Так же, как Соловьёв, то есть узко, понимали задачи 1-й Камчатской экспедиции и многие другие историки как в XIX, так и в XX веке. Однако издавна существовало и более широкое (и явно более точное) мнение на взгляды Петра и понимание им задач Российского государства. Не склонный к лёгкости мысли, зато склонный к основательности, академик Владимир Иванович Вернадский третью главу своих ещё дореволюционных «Очерков по истории естествознания в России» назвал: «Пётр Великий — инициатор науки в России». Там Вернадский писал: