Какие же идеалы храним мы в своих национальных именах — русские и славяне? Имя славяне связано с понятием речи и слова. Славяне — те, кто говорит, говорит понятно и разумно, в отличие от других, то есть славяне — опять же свои, разумно говорящие, понятные друг другу, в отличие от чужих. Глагол слыть, существительное слово — вот корни имени славянин. В старину, повторяю, всякий народ заключал в свое имя свой идеал человеческого совершенства. Славяне — народ, оценивший сокровище слова настолько, что принял его в свое имя. И каким же издевательством на фоне ясности смысла нашего племенного имени выглядит псевдонаучное толкование имени славяне, предлагаемое нам некоторыми лингвистами, а именно: «жители влажных долин», короче — болотные обитатели.
Другое наше имя — русские — как только ни пытались исказить, корень этого слова кому только ни стремились приписать. Немецкая по своим истокам теория утверждает, что так назывались норманы, пришедшие володеть русскими в X веке, то и имя наше нам дано якобы чужеземцами. Другая теория, русская по происхождению, говорит, что имя русский возникло от названия крохотного притока Днепра — реки Рось (хотя по названиям рек народы никогда себя не прозывали). Неоспоримое решение важнейшего для нас, русских, вопроса дал академик О.Н. Трубачев, который доказал, что имя русский восходит к корню славянскому и индоарийскому руке- или роке-, что значит — «белый, светлый». То есть русы — народ белый, народ Света. Согласно описаниям арабских источников, в которых задолго до появления славянской письменности впервые зафиксировано имя русы, это были высокие люди со светлой кожей, светлыми — русыми волосами, синеглазые; в буквальном смысле слова — белый, светлый народ. И сами русы называли свою страну — Русь — буквально — белый свет, единственно возможное для жизни место, Родина. Все, что вокруг, не заселенное русами, не обжитое ими, Русью, то есть белым светом, для них не являлось. Может, потому и не заримся мы никогда на чужие благоустроенные до нас земли, а осваиваем — делаем своими, обжитыми, родными, земли дикие, до того пустынные, трудно проходимые, постепенно преобразуем их в белый свет.
В старину говорили: стоять на руси, что означало — не прячась, быть на виду, на открытом месте, а еще выводили душу на русь, то есть распахивали ее перед людьми настежь. Русь в нашем исконном представлении и есть настоящие люди, и потому в сказках Баба-яга, хранительница потустороннего мира, приговаривает при встрече с героями-странниками: «Тьфу-тьфу, русским духом пахнет!» — людским, значит, человечьим духом. А всякого пришлого, чужого мы именовали — нерусь, что было равнозначно понятию — не наш человек, да и человек ли.
Все русское связывалось нами с великой силой и крепостью. И потому русак — это не только серый русский заяц, который назван так не по одной лишь масти: он и больше и крепче европейского беляка; и русак — это не только самая крупная на Черном море сельдь. Но русаком зовут еще и камень, который идет на жернова, — самый крепкий и мощный монолит, который не расколется и даже не треснет.
Слово русский связывается в нашем сознании с мощью, подчас суровой и непреодолимой. Мы сами же, не немцы какие-нибудь, прозываем крепкий мороз — русским, мы и северный холодный ветер величаем русским ветром. Есть у нас и русский час, заключающий в себе невесть сколько времени, бывает и русское бреди сухо по самое ухо. Наши сила, размах, удаль не напрасно зовутся русскими, они признаны иноземными народами непомерно большими, непрактичными и нелогичными. А нам — как раз мера по душе. И вот же любому русскому ясно, что значит: «не стерпело русское сердце», это когда крепясь перед неправдой до последнего, вдруг выходишь из себя и кидаешься в рукопашную доказать — есть еще правда на земле. И не терпит русское сердце неправды не только в малых делах суетного быта, ной в мировых пожарах войн и нашествий.