— Время, — сказал я. — До выхода на арену осталось совсем немного. Ты не успеешь посоветоваться с руководством. А я могу, если ты сейчас не ответишь на некоторые мои вопросы, отказаться от боя. Потом будет пресс-конференция, на которой зададут массу вопросов, теперь уже мне, и я на них очень подробно отвечу. Думаешь, история о том, как руководители боев обманули меня и эту несчастную Дизи, не придется репортерам по душе? Они ухватятся за нее, словно собака за мозговую косточку. Не сомневаюсь, твои хозяева попытаются заглушить скандал, но что-то в средства информации попадет. И вот тогда у них, у хозяев, не останется ничего иного, как сдать стрелочника. И сдадут. Догадываешься, кто им будет? Особенно если учесть, что ты тут новая птица.
— То есть ты меня…
— Ну да, — я показал зубы. — Самый банальный, классический шантаж. Как в художественных роликах. Твоих хозяев им не проймешь, а вот тебя лично… Думаешь, я блефую?
— А нет?
— Нет. Я знаю, что вот сейчас именно тот случай, когда я вас всех поймал. После боя сила снова будет на вашей стороне. Но сейчас я могу получить почти все, что пожелаю.
Новая пауза, после которой Додик признался:
— Это верно.
Молодец.
Кажется, он умнее, чем я думал. Расслабляться, конечно, не стоит, но лед уже треснул. Или тронулся, как там сказано у классика? Наверно, все-таки треснул, поскольку каким образом лед может сойти с ума, я даже представить не могу. Может, я что-то в языке, на котором разговаривают земляне, не совсем понимаю?
— В таком случае, — сказал я, — давай-ка быстро ответь мне на пару вопросов, только честно. Учти, если соврешь, я это узнаю. Ты, как тренер, должен понимать, что мне врать нет никакого смысла.
— А потом…
— А потом я пойду драться. Если, конечно, ответы меня удовлетворят.
Судя по запаху, Додик буквально обливался потом, и можно было поспорить, что казался он ему холодным, ледяным.
— У любого хорошего тренера должен быть контакт со своим подопечным, — заявил он.
— Конечно, должен быть, — подтвердил я. — Собственно, мне от тебя надо немного. Я сейчас поведаю некоторые свои умозаключения, а ты скажешь мне, есть ли в них ошибки. Договорились?
— Да.
Вот и умница. Начнем, пожалуй.
— После того как полгода назад планета Крит выиграла войну, — сказал я, — ее политика должна была измениться. Думаю, они сейчас жаждут общаться с другими планетами и федерациями, а более всего — торговать. Так?
— Вполне возможно.
— Так, так. Торговцы, нажившиеся на военных поставках, мечтают о новых перспективах. А что им еще делать? Для того чтобы выгодно торговать, кроме всего прочего, нужен один немаловажных фактор — респектабельность.
— Ты прямо как по электронной книжке шпаришь, — пробормотал тренер. — Так же складно. А ведь ты…
— Какой-то грязный, вонючий ящер? — докончил я.
— Нет, я имел в виду…
— Продолжаю, — сказал я. — Итак, Криту сейчас нужна респектабельность, причем даже больше, чем заработанные мной деньги. Респектабельные торговцы, к примеру, могут получить кредиты, доходы от которых значительно превысят получаемые от меня дивиденды. Но главное даже не это, а то, что никто из серьезных партнеров, кроме землян, конечно, не будет вести торговые дела с работорговцами, с планетой, поощряющей рабство, как бы оно ни называлось. Пусть даже раб всего один, да и тот какой-то ящер-гастарбайтер. И если наличие этого раба делает невозможным общение с сотнями торговых миров… Дальнейшее можно не рассказывать. Я верно ухватил суть перемен, случившихся с планетой моих хозяев за последние полгода?
— Верно, — неохотно подтвердил Додик. Я с шумом выпустил из ноздрей воздух. Один этап позади. Идем дальше.
— На то, чтобы осознать новые правила игры, им потребовалось некоторое время, — сказал я. — Думаю, полгода — как раз тот срок. А потом они насели на устроителей боев, требуя предоставить мне свободу. Это совпало с появлением идеи стравить на арене самку и самца. Ну а раз я вот-вот должен получить свободу, почему бы не устроить мне последний бой несколько необычный? То, что я при этом почти наверняка погибну, — частности, не имеющие большого значения.
— Не совсем верно, — сообщил Додик. — Тут сыграло роль и то, что ты очень необычный мнемозавр. Ты слишком… умный, что ли? Да, ты слишком умный. Ты отошел от природы в сторону разума. А это значит, что тебе будет легче преодолеть поставленные ею барьеры.
Вот тут я удивился.
— Устроители боев и в самом деле верят, что природу можно обвести вокруг пальца?
— Нам, людям, подобное удавалось, и не раз. Если ты знаешь нашу историю, то можешь найти в ней множество этому подтверждений.
— И каждый раз вы за это самым жесточайшим образом платили, — буркнул я. — Так что победы походили скорее на поражения.
— Возможно, — промолвил Додик. — Но это нас не остановило, и мы все-таки вышли в космос, мы стали космической расой.
— Которой трудно общаться с другими расами, прошедшими не такой путь.
— Это наши проблемы.
Тут он был прав. Это их проблемы. Мне до них сейчас дела нет. Мне бы со своими расплюхаться.
Кстати…
Мне в голову пришла весьма любопытная мысль. Если они действительно верят, что наложенные природой табу можно преодолеть…
— То есть этот бой не единственный, — сказал я. — Барьер должен быть сломан? Вас, похоже, ничему, совсем ничему все ваши прошлые схватки с природой не научили. Более того, теперь от результатов этого боя зависит, родится ли новый раздел боев, сулящий прекрасные дивиденды. Бои между самками и самцами. Ты в это веришь?
— Я — нет, — ответил Додик. — Именно поэтому я так с тобой и откровенен. Я думаю, она просто убьет тебя и никто о нашем разговоре не узнает. Но некто, повыше меня рангом… у него другое мнение на этот счет.
— Вот как? — сказал я.
— Да, он считает, что ты сумеешь переломить природу, и поэтому мне велено было передать тебе некое особое предложение. Я должен был сделать его минут за пять до боя.
— Как раз столько и осталось, — сообщил я.
— Поэтому и передаю.
— Жду.
— Если ты выживешь, то получишь свободу. И это немало, поскольку критане нам не указ, а на основе подписанных ими договоров мы могли бы удерживать тебя в своей собственности вечно.
— А если?…
— Если ты ее убьешь, то получишь к свободе еще такое количество денег, что его хватит на безбедное существование до конца жизни на собственном астероиде, конечно, если пожелаешь именно так распорядиться полученными деньгами. В общем, их будет очень много.
— Вот как, — пробормотал я.
— Да, именно. Но только мне кажется, убить ее ты не сможешь. Вот она безжалостно отправить тебя в морг может запросто. И это будет правильно.
— Мне кажется, ты ошибаешься, — сказал я. — Потеряешь должность тренера — иди куда угодно, только не в предсказатели.
Сказано это мной было весьма уверенно.
Вот еще бы только мне эту уверенность чувствовать. Расчеты расчетами, а арена ареной. На ней возможен любой сюрприз, пусть даже и самый необычный.
Клянусь, я его ненавидела!
Шагая на арену, по коридорам, мимо шеренг вопящих от энтузиазма фанатов, мимо работников амфитеатра, бросивших свои дела ради того, чтобы на меня полюбоваться, мимо невозмутимых и бдительных охранников, я его ненавидела так люто, как никого в жизни. Я мысленно представляла, как раздираю его на части, как во все стороны летят ошметки его мыслеплоти, как я откручиваю ему голову, и чувствовала от этого жгучую радость. Но этого было все равно мало, этого было мало для того, чтобы превратить желания в действительность.
На что подлец и рассчитывал, когда открыл мне глаза на махинации с моим детенышем.
А может, я не хотела, чтобы мне их открывали? Может, мне было хорошо и так?
В любом случае он за свою подлость заплатит, если, конечно, придуманный Кристиной план не провалится. А он не должен провалиться.
Я свернула за угол и увидела большую группу пестро одетых болельщиков с Риты-7. Один из них крикнул на вселингве, что верит в мою победу, и тотчас все остальные стали скандировать приветствия. Делали они это с энтузиазмом, можно сказать, истово.