Но о самом Садальски сведений добыть не получалось очень долго. Уже вовсю шла уборка урожая, когда из Пигги-порта пришло сообщение, что некая Мадлен Дюбуа хотела бы посетить Стивена Садальски и ей нужно организовать приезд.
Риджини сам полетел, чтобы забрать Мадден из Пигги-порта. В туристическом бюро его представили хрупкой шатенке с серыми глазами и бородавкой под левым глазом. Риджини знал, что бородавки считаются у людей недостатком, от которого легко избавиться, и то, что Мадлен не стала этого делать, сразу расположило его к ней. И в самом деле, темная точка придавала своеобразие и живость лицу, которое иначе казалось бы кукольным.
Когда он привел ее на пирс и показал свой «Катран», у Мадлен испуганно округлились глаза.
— Мы лететь… на этом? — спросила она на фокси-инглише.
— О да, я пилот. Университет давать мне лицензию, — с гордостью ответил Риджини.
— Но ведь это… очень старый.
— Я летать на нем много-много раз, — подтвердил Риджини. — Люди-механики проверять его здесь, в ангаре. Неполадок нет.
Мадлен с сомнением покачала головой, но полезла на заднее сиденье.
«Видимо, она все же неравнодушна к этому Садальски, хоть и не состоит с ним сейчас в связи, — подумал Риджини. — Люди очень странные, но это хорошо».
«Катран» разогнался на глади акватории порта и взмыл в воздух. Специально для гостьи Риджини сделал круг над Пигги-портом и взял курс на Бухту Двух Лун. Внизу понеслись песчаные пляжи с пеной прибоя, маленькие острова у побережья, рыбачьи лодки. Временами можно было увидеть, как у самой поверхности проплывает огромный темный воларикс, окруженный стайкой рыб-спутников. По левую руку вставали голубые горы, через их хребты переваливались и сползали вниз, в поросшую лесом долину, тонкие белые облака. В обычное время Риджини сам любовался бы пейзажами — летать над морем на собственных крыльях было опасно, велик риск слишком быстро потерять высоту и упасть в воду, не дотянув до берега. Поэтому, садясь в кабину самолета, он всегда мысленно благодарил землян за то, что доставили ему такую радость. Но на этот раз он был слишком занят мыслями о предстоящем объяснении с землянкой и даже, задумавшись, едва не врезался в дерево.
В общем, когда они приземлились в Бухте Двух Лун, лицо Мадлен было бледным, а губы совсем белые. Она с трудом выбралась из самолета, и ее вырвало под ближайшим кустом цветущей аникании.
Риджини счел, что сейчас самый лучший момент, чтобы сообщить о смерти Стивена, — недомогание не даст горю целиком завладеть женщиной, а горе притупит недомогание.
Мадлен оказалась молодцом, приняла новость мужественно и попросила показать ей хижину, а также записку Стивена. В хижине она сразу ушла за задернутый занавес, и Риджини на всякий случай вышел и сел на крыльцо — он знал, что людям требуется большее пространство для уединения. И вызвал по мобильнику Ристини.
Мадлен вышла из хижины с заплаканными глазами и присела на корнях рядом с Риджини. Он представил Ристини и сказал:.
— Нам надо это обсудить. Ты говорить свой язык, я — свой язык, он переводить. Это доверие к тебе — то, что ты видеть его. Он переводить записку.
— Я хочу видеть записку, — произнесла Мадден.
Риджини протянул ей листок и сказал:
— Он просит тебя отомстить за него. Мы не знаем, какую именно тайну своего Департамента он узнал и за что его убили, но мы знаем много тайн… Человеческих тайн. Мы полагаем, здесь заговор между одной из наших семей и его начальством. Мы полагаем: Стивен сбежал и хотел обнародовать ее, и его убили.
Ристини перевел.
Мадден взглянула на Риджини удивленно и произнесла по-английски фразу, в которой дважды повторялось слово «убить». Ристини тоже удивился и сказал:
— Она думает, что Стивена не убили. Она говорит… я не совсем понял… Говорит, что он сделал это сам.
— Сам? — удивился Риджини. — Скажи ей, что она не видела рану. Это не случайный выстрел. Человек не может сам случайно выстрелить себе в висок.
Ристини перевел.
— Она говорит, это не случайно. Он сделал это специально.
— Она думает, что его заставили? — Риджини задохнулся от возмущения. — Что за бессмысленная жестокость? Убить врага — это одно. Но зачем его так унижать?
— Она говорит, что не было никаких врагов. Стивен пишет, что сам хотел это сделать.
— Сам? Сам хотел выстрелить в себя? В голову? Но зачем?!
Он с нетерпением ждал ответа Мадлен, она говорила непостижимые вещи. Но если в этом есть какая-то логика для людей, он должен был ее понять, раз уж стал их умиротворителем.
— Она говорит, Стивену было очень грустно… он чувствовал себя одиноким… у него ничего не получалось… ему надоела его работа… он хотел начать новую жизнь… но и это не получилось… и он…
— Но зачем он выстрелил в себя? Разве от этого ему стало веселее? Или началась новая жизнь?
Мадлен что-то резко спросила. Риджини услышал слово «фокси» — так земляне их назвали.
— Разве фокси никогда не бывает грустно? — сказал Ристини.
— Конечно, бывает. Но тогда мы занимаемся любовью, разговариваем, готовим любимую еду, и грусть проходит.
— А если это не помогает?
— Тогда мы устраиваем церемонию умиротворения и спрашиваем, что его печалит и как мы можем ему помочь.
— Но у людей это не так, — объяснила Мадлен. — Ты долго скрываешь, что тебе грустно, потому что вряд ли кто-то захочет помогать тебе, и ты боишься разочароваться. Ты идешь к психологу, а он говорит: твоя главная ошибка в том, что ты ждешь от людей помощи. Тебе должны были помочь твои родители в детстве. А если они этого не сделали, ты должен помогать себе сам. И какое-то время ты помогаешь. А потом ты чувствуешь, что больше не можешь справиться с грустью. И тогда ты стреляешь в себя.
— Но зачем? Ведь это бессмысленно, — повторил Риджини.
— Тебе кажется, что это единственный способ справиться с болью. Кроме того, ты не хочешь, чтобы твои близкие огорчались, видя твою грусть. Они будут чувствовать себя виноватыми и несчастными из-за тебя… По-моему, они сумасшедшие, — добавил Ристини от себя.
— Мне надо очень долго думать, чтобы это понять, — сказал Риджини. — Но ты твердо уверена, что убийства не было? В ваших фильмах…
Мадлен грустно улыбнулась.
— Это другой фильм. Стивен был мечтателем, а не бойцом. Конечно, он знал о злоупотреблениях. Все мы знаем. Но он не пытался бороться с ними. Он просто хотел сбежать, найти место, где ему будет хорошо. Мы познакомились здесь, в Пигги-порте, я была секретарем у его шефа. Он обещал, что, когда обоснуется здесь, сделает мне предложение. Он читал о том, как у вас все устроено, и восхищался. Говорил, что вас не удалось споить, как индейцев, что вы оказались устойчивыми к алкоголю, потому что никогда не пьете в одиночку и всегда следите, чтобы всем было весело. Он говорил: невозможно представить себе фокси, который запил с горя. Ему просто не дадут это сделать. Ему хотелось ощущать такую же заботу. Он думал, если будет милым с вами, вы примете его в свое племя.
— Что? — Риджини подскочил и неприлично высоко взмахнул хвостом, не в силах сдержать чувства. — Ристини, ты верно перевел? Она в самом деле сказала это?
— Я не ошибся, кузен, — робко сказал Ристини. — Я начинаю хорошо понимать их язык, он идет сквозь меня, и я перевожу, уже не думая…
— Да, да, конечно, прости, я не хотел выразить тебе недоверие… Просто то, что она говорит, так странно…
Мадлен, ни слова не понимавшая в их быстрой перепалке, смотрела на них с испугом. Впервые она задумалась о том, что у фокси есть зубы и когти и что фокси всеядные.
Риджини заметил ее страх и прижал Ристини поплотнее к себе, чтобы успокоиться. Перебирая шерсть на голове кузена, он пытался отогнать безумное видение: Стивен прыгает с путеводного дерева на крышу дома, висит на лианах в главной комнате, занимается любовью с Рилири…
— Но это невозможно… — сказал он тихо. — Никто не может быть нами, кроме нас.
Ристини перевел.
— Стивен это знал, — ответила Мадлен. — Точнее, понял, пока жил здесь. Он писал мне об этом. Наверное, это его и доконало. Он видел перед собой идеальный мир, где все добры и заботливы, где все любят друг друга, но он не мог попасть туда, стать одним из вас…