«…А я лично вторым планом все время прикидывал, не заняться ли мне прямо сейчас профилактикой всех систем обеспечения безопасности. Правда, системы эти были рассчитаны на опасность биологическую, и невозможно было сказать, годятся ли они против опасности некротической, но при всём при том береженого бог бережет, под лежачий камень вода не течет, и вообще: тише едешь — дальше будешь».
5
Другой эпизод. На корабле находят тела погибших людей.
Все эти мысли разом вылетели у меня из головы, едва я увидел лица Майки и Вандерхузе… Майка была бледна прямо-таки до синевы, как будто ей было дурно… Уже Вандерхузе неторопливо вылез из глайдера и подходил ко мне, почему-то грустно кивая, более чем когда-либо похожий на занемогшего пожилого верблюда. А Майка все неподвижно сидела на своем месте, нахохлившись, спрятав подбородок в меховой воротник, и глаза у нее были какие-то стеклянные, а рыжие веснушки казались черными.
Вместо того чтобы сказать: «Вандерхузе был грустным», «Майка была в шоке» — Стась описывает, как они выглядели, словно он — инопланетянин и не догадывается, что могут испытывать люди в похожей ситуации.
— Что случилось? — испуганно спросил я.
Вандерхузе остановился передо мной. Голова его задралась, нижняя челюсть выдвинулась. Он взял меня за плечо и легонько потряс. Сердце у меня ушло в пятки, я не знал, что и подумать. Он снова тряхнул меня за плечо и сказал:
— Очень грустная находка, Стась. Мы нашли погибший корабль.
Я судорожно глотнул и спросил:
— Наш?
— Да. Наш.
Майка выползла из глайдера, вяло махнула мне рукой и направилась к кораблю.
Мужчина рассказывает о находке, пользуясь языком избегания — устанавливает минимальный эмоциональный контакт так, чтобы его при желании можно было счесть проявлением агрессии: не обнял и даже не прикоснулся, а «взял за плечо и легонько потряс». Однако такой контакт дает ему возможность разделить эмоции и получить поддержку как бы невзначай, не проговаривая своих чувств. Женщина в то же самое время молчит и замыкается в себе.
Я не стал его дожидаться и пошел к Майке. Майка лежала на койке, подобрав ноги, повернувшись лицом к стене. Эта поза мне сразу кое-что напомнила, и я сказал себе: а ну-ка, поспокойнее, без всяких этих соплей и сопереживаний. Я сел за стол, побарабанил пальцами и осведомился самым деловым тоном:
— Слушай, корабль действительно старый? Вандер говорит, что он разбился несколько лет назад. Это так?
— Так, — не сразу ответила Майка в стену.
Я покосился на нее. Острые кошачьи когти пробороздили по моей душе, но я продолжал все так же деловито:
— Сколько это — много лет? Десять? Двадцать? Чепуха какая-то получается. Планета-то открыта всего два года назад…
Майка не ответила. Я снова побарабанил пальцами и сказал тоном ниже, но все еще по-деловому:
— Хотя, конечно, это могли быть первопроходцы… Какие-нибудь вольные исследователи… Двое их там, как я понял?
Мужчина использует «язык избегания». Женщина протестует, пытается говорить об истинных чувствах, которые испытывают оба.
Тут она вдруг взметнулась над койкой и села лицом ко мне, упершись ладонями в покрывало.
— Двое! — крикнула она. — Да! Двое! Коряга ты бесчувственная! Дубина!
— Подожди, — сказал я ошеломленно. — Что ты…
— Ты зачем сюда пришел? — продолжала она почти шепотом. — Ты к роботам своим иди, с ними вот обсуждай, сколько там лет прошло, какая чепуха получается, почему их там двое, а не трое, не семеро…
— Да подожди, Майка! — сказал я с отчаянием. — Я же совсем не то хотел…
Она закрыла лицо руками и невнятно проговорила:
— У них все кости переломаны… но они еще жили… пытались что-то делать… Слушай, — попросила она, отняв руки от лица, — уйди, пожалуйста. Я скоро выйду. Скоро.
Майя не получает отклика и вновь замыкается.
Я осторожно поднялся и вышел. Мне хотелось ее обнять, сказать что-то ласковое, утешительное, но утешать я не умел. В коридоре меня вдруг затрясло. Я остановился и подождал, пока это пройдет. Ну и денек выдался! И ведь никому не расскажешь. Да и не надо, наверное.