— Моя бабушка, ее, кстати, зовут Кристин, все еще жива, — неторопливо рассказывал он, сияя мне глазами. — Она родом из Бордо. Слышала, наверное? Это на юго-западе Франции. Но у этой ветви семьи не винный бизнес, хотя в Бордо, по-моему, живут одни виноделы. Мои родичи содержат лавку антиквариата, что тоже приносит неплохие деньги. Так что я совсем не бедный художник, как ты, наверное, решила. Просто мне нравится так жить. Когда мне было семнадцать, я уехал из Питера, потому что родители разбежались и каждый занимался устройством своей жизни. Им до меня и дела не было.
Крис замолчал и встал. Подойдя к шкафу с раздвижными дверцами, он достал маленький фотоальбом в потертой кожаной обложке и подал его мне.
— Вот посмотри, — сказал он и улыбнулся. — Здесь все мои родные.
Я раскрыла альбом и стала разглядывать незнакомые мне лица. Крис лег на пол и положил голову мне на колени.
— И после окончания школы я решил, что с меня хватит всех этих треволнений из-за родителей, — продолжил он, — не стал никуда поступать, а уехал к бабушке. Сколько крику было, ты бы слышала! Отец мечтал, что я стану морским офицером, а мать видела меня успешным финансистом. Но я всегда обожал рисовать и много лет посещал студию. Около года я жил у бабушки и даже брал уроки живописи. А потом мотанул в Париж, снял эту мансарду и веду такой образ жизни, какой мне нравится. А пару лет назад съездил с одной подружкой в Киото и Токио и просто потерял голову от японской культуры и искусства. Влюбился на всю жизнь. И с тех пор стал изучать японскую школу живописи.
— Понятно, почему ты работаешь в том ресторане, — заметила я, отложив альбом в сторону и мягко проводя пальцами по его волосам. — Слушай, а в Париже есть настоящие гейши?
— В Париже есть все! — немного хвастливо заметил Крис. — Не забывай, что это столица мира! Хочешь посмотреть?
— Еще бы! — улыбнулась я. — Это всегда познавательно. Один из способов обучения — наблюдение. Юные ученицы постоянно присутствуют на вечерах, выступлениях и т. д. И словно губки впитывают мастерство старших сестер. Но я считаю, что этот способ и опытная гейша не должна отвергать. И потом это так интересно! К тому же обязательно запоминаешь что-то новое для бизнеса.
— Ты и читаешь, наверное, много по теме? — спросил Крис, с любопытством на меня глядя.
— Когда есть время и подходящая литература, — ответила я и улыбнулась, проведя пальцем по красивой линии его губ.
Он легко укусил меня за палец и вскочил.
— Где-то у меня была одна книжка, и там такой интересный фрагмент, — бормотал Крис, копаясь в шкафу. — Но разве в этом бардаке что-нибудь можно найти?
— Что за книжка-то? — спросила я, вставая и подходя к нему.
— Воспоминания Мирей Матьё, — ответил он, продолжая искать. — Слышала о такой?
— Конечно! Певица? Она была очень популярна в шестидесятые. У моих родителей даже пластинка с ее песнями сохранилась. Но…
— Сейчас, сейчас… Ага! — радостно воскликнул он и повернулся ко мне с потрепанной книжкой в руках. — Не знаю, вышла ли она в России. Этот экземпляр, естественно, на французском. Но я тебе переведу. Здесь небольшой отрывок.
Крис сел на пол, быстро перелистывая книгу. Я устроилась рядом, заглядывая в страницы. Мне было так хорошо с ним, что, в принципе, мало интересовало, что он хочет прочитать или сказать. Я наслаждалась тем, что Крис рядом. И пока не анализировала ситуацию, а просто плыла по течению, поддаваясь возникающим чувствам.
— Вот! — оживленно сказал он. — Слушай!
Отрывок текста в переводе Кристиана:
«Это был банкет, который я не могу забыть. Гейши в национальных, изысканно красивых платьях были обворожительны. Рядом со мной сидела гейша, и я не могла отвести глаз от искусной вышивки на ее тканом платье. Она свободно говорила по-английски и почти также по-французски. Это обстоятельство позволило нам беседовать о Париже. Она сказала, что много читала об этом городе. А потом, к моему смущению, гейша прочитала наизусть несколько стихотворений Клоделя. От нее исходил аромат «Шанель № 5», она была в курсе французской моды и даже, думаю, из вежливости, упомянула о моих пластинках. У нее были тонкие гибкие руки, которые обращали на себя внимание, когда она обмахивалась веером или наливала в рюмку рисовую водку. Словом, все в ней было прекрасно. Я чувствовала себя в ее обществе до того легко, что к концу обеда не побоялась спросить, что за изумительная у нее косметика. Лицо, казалось, покрывал белый лак, глаза искусно подведены, но больше всего восхищала прическа. Сложное сооружение, где цветы соседствовали с позолоченными нитями, блестевшими как бриллианты. И в тоже время прическа колыхалась при самом легком движении головы… Я не представляю, сколько времени нужно потратить, чтобы так выглядеть. Должно быть, целый день! Гейша, сидевшая рядом с тетей Ирен, делилась с ней кулинарными секретами, а та, что сидела возле Джонни, рассуждала об экономической политике Японии. Когда мы закончили есть, гейши начали петь, аккомпанируя себе на струнных инструментах, а потом и танцевать. И я по сей день не могу понять, как это им удавалось делать с таким изяществом в пышных тяжелых нарядах…»