P.S. Сегодняшние стихи Цветкова я плохо знаю. То, что я читал, мне не показалось близким, но читал я его недостаточно, и наверно, надо почитать ещё.
45. СИРОТЫ ВЛАСТИ ПЕТРОВОЙ (Юрий Кублановский взглядом из восьмидесятых годов)
На весах истории качаются чаши. Ни одна не перетягивает. Так сложна и неоднозначна историософия Юрия Кублановского.
Пробный камень — Петр Великий. Как некогда отношение к нему разделило российскую мысль на западников и славянофилов, так и поныне отношение к нему — рубеж. А.К.Толстой (не первый, впрочем!) заметил, что сами термины эти — неточны и случайны, что точнее будет говорить о радикалах и консерваторах, ибо Россию любили оба лагеря "друзей-врагов", но одни смотрели на нее сквозь призму социалистических утопий и спешили "черт знает куда и зачем", а другие— понимавшие Европу не хуже прочих европейцев, но желая во что бы то ни стало сохранить российский «цельный облик», очень старались не выпячивать свое европейское происхождение «как столбовой дворянин не твердит же без конца о своем дворянстве».
И Юрий Кублановский в этом смысле, вслед за А. К. Толстым, "двух станов не боец, а только гость случайный"
В стихотворении "Петербургские строфы" образ "родителя и палача" предстает в апокалиптическом освещении. Ему суждено было ввести страну на тот путь искушений, который она проходит от имперских гробниц прошлого до имперских границ нынешних. Есть в империи
И симбирский шакал,
И уральский подвал,
И свинцовая лёгкая пуля…
Вот как видит сегодняшний итог петровского пути Юрий Кублановский:
Зачумлен водопровод,
Баловство — краюшка,
Комариный пулемет
Разжирел, как пушка.
Перемешались времена, и реалистически выглядит тут Акакий Акакиевич Башмачкин, подающий в застенке морс палачам. Из этого падения выход уж только в медленный подъём или в гибель…
Чужим не понята, оболгана своими
В чреде глухих годин.
Одичание человека — частый мотив в стихах Кублановского. А самый частый образ — снег. И странно нестрашным выглядит снег и в суздальской Руси, и в осьмнадцатом веке тоже… А вот сегодня это "гнезда морозных терний", ледяное безмолвие…
Если искать корни поэзии Кублановского, то они найдутся и у А. К. Толстого, ну и очень частично. у Н.Клюева.
Пушкин же — один из главных участников в драме этой поэзии. То в стихах о А. П. Керн он протагонист, ведь стихи эти написаны как монолог Пушкина, то незримо присутствует в стихах о Петербурге, то в названиях стихов ("Вакхические мотивы"), а то и в виде цитат, переслоенных с собственными строками. Такая вот мозаика.
Многие стихи Кублановского выглядят архаично, но это не рационально выдуманная архаизация, это органика его манеры:
У меня же — отцовская длинная шпага,
Целый ворох рубах домотканных льняных,
И о древности рода с печатью бумага,
И горячее тело кровей голубых.
При гармонически уравновешенной интонации резкость метафор выглядит у Кублановского страшноватой:
И потому бегу по лестнице в галоп,
Беру рукой трамвай за жестяные жабры
Эта метафорическая разгульность позволяет разгуливать и по временам — от нынешнего жуткого пейзажа до спокойного летописного рассказа. От истории Василия Темного до Крыма 1922 года, когда корабли увозят с собой трагедию эмиграции и оставляют на берегу трагедию остальной России
Как говорится, кончен бал:
В застенки побросали фрейлин,
Уже с отвесных финских скал
На броневик спустился Ленин.
Кроме снега в пейзаже Кублановского очень часто встречается — брусника. То на фоне снега, то на фоне зелени. Цветовой символ? Наверное. «Капельки крови…цвет времени?»..
А вот стихи об иных временах праздничнее, светлее, чем современные. О суздальском княжестве, или там о любовниках Екатерины Второй…
Уж лучше это свинство,
Да водка, да балык,
Чем кровь и якобинство
Парижских прощелыг.
Хотя не выглядят идеализацией ни петровские, ни павловские вре-мена, да и митрополит Филипп (Колычёв) — жертва Ивана Грозного, — тоже не идеализирован. И тем не менее для Кублановского хоть никоновские смуты, хоть потемкинские распутства — все упрёк нашим дням.
В Останкине, или в Изборске, в Москве, Пскове, в Царском Селе — всюду природа снегом и кровинками брусники напоминает о том, что за страшными временами не пустыня…