Чаадаев является одним из самых непосредственных предшественников Соловьева. Он жил в Москве, на Басманной, и умер, окруженный ореолом сумасшедшего, чудака, завсегдатая Английского клуба (теперь там Музей революции). Он был, как вы знаете, другом Пушкина и очень хотел привлечь Александра Сергеевича к вопросам историософским, к немецкой философии, к религиозной философии Шеллинга.
А дальше происходит новый раскол. Славянофильство теряет свое религиозное обоснование и переходит в светскую фазу. Данилевский и другие — это уже светский национальный и историософский подход. Западники теряют свой романтизм и превращаются в проповедников социальных утопий. Это и Добролюбов, и Чернышевский, и Писарев. Некоторые уже начинают действовать: Нечаев, Бакунин.
Бакунин — материалист, атеист. Его философия разрушительна. Но он все равно тянется к свободе. Надо сказать, что это семя анархической модели в русской философии было серьезным; и не только такие безумные люди, как Бакунин (это был человек страстный, с очень трагической судьбой), но и люди глубокие, возвышенные, такие как Петр Кропоткин, усвоили эту «истину». А откуда они ее взяли? Да от славянофилов! Хомяков говорил, что всякое государство — зло, всякая власть — насилие. Хомяков учил, что царская власть получает свое право от народа. Это была нетрадиционная точка зрения. Хомяков писал, что на самом деле основа христианства — это свобода, единство людей, что Церковь — это есть соборность и духовное единение. Конечно, это был идеал. Конечно, это не была эмпирическая, земная реальность. И неудивительно, что свои книги Хомяков должен был печатать в «там–издате» — в России это цензура не пропустила. Тем не менее, идеи о свободе, о ценности личности, о соборности, о возможности реализации на земле христианского идеала оставались живыми и все время находили своих последователей.
Причем многие русские утописты выходили из семей священников, из семинарий. Утратив веру под влиянием вульгарного, примитивного материализма (типа Бюхнера, Молешотта) и повторяя слова Базарова: «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник», они сохраняли огромный нравственный пафос. Наверное, многие из вас читали «Дар» Набокова. Это книга, которая включает в себя сатирическую биографию Чернышевского. И когда читаешь ее, немного даже обидно за Николая Гавриловича, потому что Набоков — человек, лишенный духовности, хотя и обладающий большим дарованием, — очень мелок в сравнении с несчастным Чернышевским, который имел какие‑то фантастические идеи и держался за них с большим героизмом.
Все эти противоречия и создавали предпосылки для рождения Владимира Соловьева как философа. В его философию вошли и идея синтеза от Чаадаева, и освободительная идея от Чернышевского, и убеждение в том, что социализм в каких‑то формах возможен (это Соловьев тоже взял от них), и абсолютное неприятие материалистической доктрины (это он взял от славянофилов и от всей изначальной христианской философской традиции), и идея об особой роли России, которая находится на пересечении восточного и западного миров, и мысль о возможности и необходимости стремиться к тому, чтобы христианский идеал не был абстрактным, отвлеченным, чтобы он стал жизненной, жизнетворящей силой.
Этот пафос, свойственный Владимиру Соловьеву, был подготовлен всем развитием русской религиозной мысли, вплоть до того времени, когда в 1874 г. в аудитории Московского университета молодой длинноволосый человек защищал свою магистерскую диссертацию по философии. Она называлась «Кризис западной философии», подзаголовок «Против позитивизма» (то есть практически против материализма). Против Соловьева выступал рой оппонентов, все они были материалистами–позитивистами, но он блестяще их всех опроверг! И они были вынуждены, восхищаясь энергией и четкостью мысли молодого диссертанта, присвоить ему звание и дать возможность занять кафедру в Московском университете. Так началась деятельность Владимира Соловьева. Она открывает совершенно новый этап в истории русской религиозной мысли.
Сентябрь 1989 г.
Владимир Сергеевич Соловьев
Владимир Сергеевич Соловьев
Прошло почти 90 лет со дня смерти Соловьева (1853—1900) и 70 лет с тех пор, как у нас в последний раз издавали его произведения. Его теоретические труды были изданы во время Первой мировой войны, и это всё! Потом, в 1921 г., мизерным тиражом вышли стихи. Затем стихи выходили уже в более поздние годы — в «застойное» время. И только сейчас вышел двухтомник. Боюсь, что едва ли процентов пять из присутствующих здесь смогли этот двухтомник раздобыть… Еще раз повторю: у Владимира Соловьева были предшественники, которые рассматривали различные стороны и проблемы человеческой жизни. Он один, подобно Ломоносову, соединил в себе все. Он был незаурядным поэтом, он был замечательным переводчиком. Он был человеком, который освещал проблемы знания, писал о природе, о любви, о социальных и политических проблемах. Он был острым и беспощадным литературным критиком, публицистом, общественным деятелем, церковным писателем. Он был толкователем Библии, переводчиком Платона и библейских ветхозаветных текстов. Он был автором книг, которые можно считать настоящим введением в христианскую жизнь. Я, в частности, имею в виду его книгу «Духовные основы жизни» — лаконичная, ясная, четкая, лапидарная, она является как бы квинтэссенцией целых томов об основных началах христианства. И одновременно он — деятель, он — предтеча экуменического движения по сближению Церквей.