– Ну как?
– Что как? – спросил Алексей.
Но он уже все понял. Эти рассуждения о том, что лучше – выжить человеком или вернуться домой калекой и убийцей – были типичными рассуждениями Юрки Шалыгина, а «браток», «братан», «брательник» – это прямо из его лексикона, Алексей словно услышал Юрку рядом с собой. Значит, Юрка жив! Но при чем тут эта странная фамилия? Как они сказали? «Твердыш»?
– Это он написал? – спросил блондин.
Алексей пожал плечами:
– Вы же назвали другую фамилию…
– Неважно! – резко сказал Стас. – Ты узнал его интонации? Это его слова – «братан», «брательник»? А?
В конце концов, если Юрка в Англии или даже в Афганистане у моджахедов, то ему наплевать на этих гебешников, подумал Алексей. Но сказал все-таки осторожно:
– Черт его знает! «Братан», «брательник» – у нас так все друг друга называли. И даже сейчас на заводе… – он махнул рукой в окно на заводские цеха.
– А Нанганхар? КПВТ? БРДМ? – усмехнулся Стас. – Ваша часть была в Нанганхаре именно зимой, верно? И вы ездили в БРДМ и стреляли из КПВТ. Верно?
Алексей молчал.
– Да или нет? – вдруг стукнул по столу Стас.
– Да, конечно, – поспешно сказал Алексей.
– То-то же!.. – удовлетворенно произнес Стас. – Мы сюда не в игрушки приехали играть. Мало того, что этот подонок пишет эту блевотину и печатает в Италии фальшивую «Правду», он еще привозит ее в Афганистан и забрасывает в наши казармы!
– Но вы же прочли другую фамилию…
– Твердыш, – сказал блондин. – Твердыш – это поселок в Курганской области. Шалыгин там родился и жил до призыва. А мать его до сих пор там…
– Да знает он! – оборвал Стас. – Они же год были друзьями!
И тут Алексей вспомнил – действительно! «Поселок Твердыш, Майская, 22» – адрес Юркиной матери. Два года назад он его наизусть заучивал, но после контузии все вылетело из головы. Эх, Юрка! Ты жив, жив, но ишь куда тебя забросило – Англия, Италия, моджахеды! Дурак ты, брательник, эти молодцы достанут тебя где угодно, хоть в Англии, хоть на Мадагаскаре!
Тем временем Стас открыл дипломат и достал маленький магнитофон. Положил его на стол, нажал кнопку записи.
– Итак, – жестко сказал он. – Как ты познакомился с Юрием Шалыгиным?
– Как познакомился? Обычно… – Алексей опасливо покосился на слегка шипящий магнитофон.
– Подробнее! – приказал Стас.
– А чего подробнее? Когда его привезли в батальон, я уже год как провел в Афганистане. А он был «салага». Ну и познакомились – его же в наш взвод зачислили!
– А как к нему солдаты относились? – блондин сел на место секретаря парткома и облокотился руками на стол. – Ты, Алеша, рассказывай нам все. Какой он был, этот Шалыгин? Нам все пригодится.
– Он был… ничего… нормальный, – Алексей задумчиво потер затылок. – Ребята его, честно говоря, не любили.
– Почему? – блондин откинулся на спинку кресла.
– Не знаю. Может, потому… посылками из дома не делился, сначала…
– Значит, он был жадным? – спросил Стас.
– Я бы не сказал. Просто… Он же из поселка! А поселковые, что деревенские – не очень сначала делятся…
– И как же вы подружились? – блондин улыбался.
– Да не подружились мы! Мне наш комбат приказал натаскать его на тренажерах, – Алексей затравленно переводил взгляд со Стаса на блондина и обратно. – Там же горы! А салаги приходят – у них колени слабые, они даже вещмешок таскать не могут, из бронежилетов пластины выбрасывают, чтобы легче им по горам ходить. Вы че – не знаете? Я его на тренажерах накачивал, вот он и стал ко мне лепиться, девчонки своей фотку показал…
– Так, так, – оживился блондин. – Как ее зовут?
– Не помню, а может, он и не сказал…
Японский бог, что он несет?! Кто купит эту дешевку? Ведь эти гебешники могут все проверить! В батальоне все знали, что они с Юркой были как братья кровные, на блоки только вместе ходили. А сколько раз Юрка прикрывал его, когда он к Улиме смывался, а кто, как не Юрка, делился с ним этими редкими посылками из дома…
Алексею Одалевскому некому было присылать посылки в армию. Его мать умерла, когда ему еще не было года. Он ее, конечно, не помнил. Как ни странно, но у отца не сохранилось ее фотографии. Только у бабки Маши висела на стене маленькая, пожелтевшая, оборванная карточка. Из-под стекла смотрела серьезная десятилетняя девочка с толстыми темными косами. А с отцом, который умер шесть лет назад, у Алексея всегда были натянутые отношения. Еще в детстве он часто замечал, что отец тяготится им и, повзрослев, понял, почему. Отец никогда не любил свою жену. Женился на ней только потому, что она забеременела. Коммунисту Александру Одалевскому пришлось законно оформить брак с семнадцатилетней фабричной девчонкой, которую он по пьянке почти изнасиловал. И сколько Алексей помнил себя, у него никогда не было дома. Сначала круглосуточные ясли и детский сад с сердитыми няньками. Затем интернат, где воспитательницы каждый день раздавали детям по сотне подзатыльников и оплеух. Редкие, иногда чуть не раз в год визиты вечно разъезжающего отца, который постоянно менял и профессии, и женщин. Но пока жива была бабка Маша, крикливая толстая старуха, у Алексея хоть было куда прийти по воскресеньям. А когда она умерла, ходить стало некуда. Так и оставался Алексей в пустом интернате по воскресеньям и праздникам, валяясь на кровати и стараясь переспать длинные одинокие дни…
Учился он кое-как. Учителя в один голос говорили, что его губит лень. Действительно, Алексею было противно сидеть за домашним заданием больше получаса. И когда окончил школу, нисколько не огорчился призыву в армию. В армии, в тренировочном лагере под Ашхабадом, он, как и все новобранцы, прошел в «карантине» период испытаний для новичков: издевательства сержантов и уже послуживших, так называемых «стариков». Он мыл сортиры зубной щеткой, ползал по грязи, чистил по ночам на кухне картошку, терпел зуботычины пьяных офицеров. Но если для многих «салаг» это было время унижения, депрессии и отчаяния, то для Алексея тут почти все было не в новинку: законы армейского быта были сродни интернатским.
Алексей никогда не задумывался о справедливости этих неписаных законов. Он подчинился им много лет назад, еще ребенком. Побеждает сильный, злой, жестокий! У кого зубы острее, кулак тяжелей, глотка луженей! Разве это не справедливо? Он так жил, так жили вокруг него, и в армии он снова оказался в родной стихии. Поэтому Алексей Одалевский был хорошим солдатом. И когда объявили отправку в Афганистан, весь батальон грузился в самолет с песнями. Еще бы! Ведь в загранку летим, братцы! «Наш самолет „ТУ-104“ компании „Аэрофлот“ совершает рейс по маршруту Ашхабад – Кабул, – объявила молоденькая курносая стюардесса. – Полет будет проходить на высоте 6000 метров. Температура в Кабуле плюс 26 по Цельсию, в горах по-весеннему расцвели тюльпаны!» «Ур-ра!!!» – грохнул ей в ответ весь самолет. Вот как они тогда летели! Теперь, когда у моджахедов появились американские «стингеры», «Аэрофлот» перестал возить солдат, на десантных «антонах» летают. А тогда летели в мягких креслах, с комфортом, со стюардессами! Правда, когда из Кабула их перебросили в Нанганхар – им стало не до тюльпанов…
– А ты вспомни, – блондин встал с кресла, отошел к окну. – Ты вспомни, Алеша. Если у Шалыгина была девушка, то нам она очень нужна. Ты вспомни. Откуда она? Из того же Твердыша?
– Я не помню, гад буду! Я же после контузии…
– А ты подумай. Ты же видел ее письма. Он же тебе ее письма показывал?…
– Да п…т он все! – вдруг решительно сказал Стас блондину. – Ты что – не видишь? Он нам мозги пудрит! Девушка! Фотография! А конкретно – ни хера!
– Да я же говорю – я после контузии, – развел руками Алексей и, как в интернатских скандалах, стал повышать голос до крика: – Я три месяца в госпитале отвалялся! У меня справка…
– Ша! – Стас саданул кулаком по столу. И сказал спокойней: – Ша. Ты нас на горло не бери, мы не таких видали. Но учти: тебя, Одалевский, пока, – Стас выделил это «пока», – никто ни в чем не обвиняет. Но нам нужна информация о предателе родины. Правдивая информация! Ты понял?