— Давно мы хотим собраться вместе, отдохнуть за столом. Жизнь уходит, а мечта наша бледнеет…
Соколов немного помедлил, раздумывая. Он сказал:
— Нынче вечером я еду в Мытищи, в свою усадьбу… Владимир Федорович, приезжай, пожалуйста! Отдохнем в тиши.
Джунковский обрадовался:
— Вот и хорошо! Я приеду к тебе завтра к ужину. Только давай без оркестра и ливрейных слуг, попросту.
Владимир Федорович Джунковский — личность замечательная. Его отец был генерал-майором. Джунковский-младший получил образование в весьма привилегированном Пажеском корпусе. Служил в лейб-гвардии Преображенском полку (как некогда и Соколов). С декабря 1891 года был зачислен адъютантом московского генерал-губернатора Сергея Александровича. С августа 1908 года назначен московским губернатором.
Джунковский оказался на редкость толковым и трудолюбивым организатором, что на нашей земле случается не часто.
Его отношение к Соколову было самым сердечным, лаже восторженным. Однако на сей раз визит к другу имел некую подоплеку…
Падение нравов
Знаменитый на всю Россию гений сыска граф Соколов сидел на террасе своей мытищинской усадьбы. Вечерело. Ясное солнце медленно садилось за дальним лесом. Его лучи преломлялись в цветных стеклах и фантастическими узорами ложились на белоснежную скатерть.
Джунковский прикатил на служебном авто. Губернатор был на редкость обаятельным человеком — крепкий в плечах, со спокойным и мужественным лицом, которое весьма красили пышные усы.
Прежде чем приступить к делу, говорили о вещах злободневных, но отвлеченных: о большевистской провокации на Ленских приисках, закончившейся грабежами, стрельбой и трупами; об очередном скандале в Государственной думе, который устроил известный Марков-2, крикнувший с трибуны: «Русский народ в его массе не желает стать рабом иудейского паразитного племени», за что был исключен на пятнадцать заседаний; о печальном известии — гибели «Титаника», шедшего в Нью-Йорк. Одной из жертв стал знаменитый скрипач Вениамин Казарин, в свое время помогавший раскрыть в Саратове гнездо террористов.
— И еще одна грустная новость, — вздохнул Джунковский и перекрестился. — Нынче утром скончался фон Вендрих.
— Тот самый, что был гласным Думы и твоим товарищем по должности председателя попечительства народной трезвости?
— Да, его кончина меня глубоко огорчила.
— Когда похороны?
— Послезавтра на Алексеевском кладбище.
— Я уважал Николая Карловича, обязательно приду проводить его. Прямо несчастные времена настали…
Джунковский долгим взором посмотрел на Соколова и согласно кивнул:
— У меня тоже с некоторых пор возникло ощущение: словно движется что-то страшное и неотвратимое, что сомнет нас, отнимет жизни и наши, и близких. Так все переменилось в мире с началом нынешнего столетия! Я прихожу в ужас при виде того, как русский человек бежит от Христа, как колеблется Россия.
Соколов согласился:
— Народ перестал бояться греха.
— И то дело, распутать которое тебя просит Элла, — еще одно подтверждение падения нравов. Подобное преступление еще совсем недавно было немыслимо… Это ведь я советовал Элле обратиться к тебе.
Соколов согласно кивнул:
— Да, я свое обещание выполню — займусь этим безобразным преступлением.
Джунковский вздохнул:
— Я дважды вызывал с докладом о ходе расследования казанского полицмейстера Васильева. Человек он вроде толковый, дело вроде бы нехитрое, но оно у них совсем застопорилось.
— Расскажи, Владимир Федорович, как все произошло?
Джунковский доел паровую осетрину, утер уста матерчатой салфеткой и, малыми глотками отпивая янтарное «Абрау-Дюрсо», начал излагать суть возмутительного происшествия.
Экскурс в глубь веков
— В семнадцати верстах к северу от Казани расположился Седьмиозерский монастырь. Тебе не приходилось бывать в сем удивительном уголке, Аполлинарий Николаевич?
— Господь не довел!
— Представь себе: гористое место покрыто прекрасными лесами, чистейшей воды прохладные озера, множество певчих птиц — рай, да и только! Лет триста назад инок Евфимий, пришедший из Устюга, водрузил тут крест, поставил себе келью и повел отшельническую жизнь.
— Как многократно случалось, к нему потянулся народ?