порядка в СССР существовали всегда… — Да, существовало право как факт, но не существовало права как законности. Это очень важно. К 1993 году в России образовалось то, что немцы бы назвали Rechtsbruch — правовое зияние, правовой пробел, разрыв в праве. И только всеобщие выборы, референдум или плебисцит сразу после ликвидации СССР могли бы его устранить. Но Ельцин, как я уже сказал, этого не сделал. То есть, он молча признал законность незаконных советских выборов и права. И нелегитимный Верховный Совет, опираясь на нелегитимное советское право, разумеется потребовал отстранения уже самого Бориса Николаевича. Только тогда президент, наконец, пошёл на некоторые необходимые шаги — провёл конституционный референдум и свободные выборы в новый парламент. Почему я сказал «некоторые»? Потому что очень многое, что сделали в странах Балтии и Восточной Европы у нас так и не свершилось: ни декоммунизации, ни люстрации, ни реституции частной собственности. Последнее, что хуже, заменили ваучерной приватизацией и залоговыми аукционами. Собственность перешла не к широкому кругу граждан, законных наследников ограбленных большевиками предков, а к узкому кружку доверенных лиц. Неудивительно, что большинство народа сочло новых обладателей капитала абсолютно нелегитимными, по простому – «прихватизаторами». — Кстати, с этими событиями связана ещё одна популярная среди противников Ельцина трактовка 1993 года — справедливый бунт обокраденного народа против группки приватизаторов… — Здесь друг на друга накладывают разные временные пласты. Приватизация, залоговые аукционы, расслоение общества на незаслуженно богатых и неприлично бедных — это всё будет после октября 1993 года. И я бы сказал, что даже это не следствие собственно противостояния Ельцина и Верховного Совета. 28 апреля 1994 года свершилось очень важное событие, о котором сейчас почти не вспоминают. В Кремле подписали так называемый Договор об общественном согласии. Состоялся фактический пакт между Ельциным и коммунистами, как ведущей оппозиционной силой и главными противниками реформ. [Лидер КПРФ Зюганов на церемонии присутствовал, но формально документ не подписывал, — Republic]. Все понимали суть случившегося, скрытого за обтекаемыми красивыми формулировками. Власть прекращает декоммунизацию, не трогает памятники Ленину, не запрещает КПРФ — а коммунисты не требуют отставки Ельцина и не мешают переходу к рыночной экономике. Вы думаете — просто пустая декларация? Нет, это не так. Хотя бы обратите внимание, что после апреля 1994-го ни одной улицы не переименовали, ни единого советского памятника не демонтировали и не перенесли. А параллельно власти без сопротивления коммунистов провели залоговые аукционы, раздав огромные национальные богатства зачастую случайным людям. Сложился узкий круг олигархов, основа для будущей «семибанкирщины». В 1993 году ничего из этого ещё не случились. Да, многие испытали на себе краткосрочные последствия реформ правительства Егора Гайдара, жили плохо, но социально-экономическое расслоение ещё только формировалось. Так что случившееся в октябре ни в коей мере не являлось бунтом бедных против богатых. «Верховный Совет — это люди, которые играли в революцию 1917 года. Но когда такие игры ведут взрослые с оружием, ничем хорошим это кончиться не может» — Хорошо, Верховный Совет — не законные парламентарии и не борцы за права обездоленных. Кем тогда его лидеры были на самом деле, чего стремились достигнуть? — Моё мнение, что они хотели сделать Россию чем-то вроде Китая после реформ Дэн Сяопина. Разумеется, я имею в виду не мощный рывок экономики, а авторитарное государство с властью компартии: ведь все лидеры Верховного Совета были коммунистами по духу. Они допустили бы элементы рыночной экономики, но точно не демократические институты в политике. Каким бы главой государства стал Руслан Хасбулатов? Всё это из области догадок и предположений. Лично с ним я знаком не был. Те, кто его знали, например, мой двоюродный брат Евгений Савостьянов, отзывались скорее хорошо, чем плохо. Говорили, талантливый человек, энергичный, нервный и безусловно амбициозный. Но, сами понимаете, всё это можно отнести к половине персонажей из мировой истории, начиная с Александра Македонского, если не раньше. Главное, что пытались сделать лидеры Верховного Совета — отстранить Ельцина, победить в борьбе за власть. Идеологическая опора здесь носила двойной характер. Первый «столп» мы, увы, сейчас знаем хорошо — это игра на постсоветском ресентименте, попытка возродить СССР хоть в каком-то виде. Такая нездоровая имперская идея с коммунистическим душком. А второе — стремление мобилизовать недовольных гайдаровскими реформами 1992 года. Таких людей было много, но опереться на них не вышло. Большинство граждан во время событий 1993-го так и остались зрителями. Нередко, к моей глубокой скорби, случайными жертвами, но не осознанными участниками. Массово люди не пошли сражаться за Хасбулатова и Руцкого — как, впрочем, и за Ельцина. Шла борьба двух небольших групп: сторонников реформ и их противников, ностальгирующих по советским порядкам. Победи бы Верховный Совет, Россия в 1990-х пришла б к тому, к чему пришла сейчас, при Путине. Только тогда страна была ещё [экономически] слабая, а сейчас — куда боле сильная, после всех успехов 2000-х годов. Поэтому нынешнее руководство может позволить себе внешнюю агрессию против Украины. В 1990-х сил на такое б явно не хватило. — Даже неангажированные комментаторы обычно упрекают Ельцина за стрельбу по Белому дому и бойню у телецентра в Останкине. Даже по официальным данным погибло не меньше 124 человек. На ваш взгляд, эти эпизоды можно считать преступлениями первого российского президента? — Всё это, безусловно, ужасно, но это не была борьба с безоружными людьми. 3 октября 1993 года насилие начал применять как раз Верховный Совет и его сторонники. Вооружённые группы захватили здание московской мэрии, арестовали находившегося там заместителя мэра, Александра Павловича Брагинского. Его арестовали, избивали, сделали инвалидом. Избивали и схваченных там же солдат-срочников из Внутренних войск. (врезка) Подчеркну: до этого Дом Советов оцепляли, там отключали свет, но никто в них не стрелял, не разгонял их силой. Насилие первыми применили сторонники Хасбулатова и Руцкого. Я как раз тогда работал советником Брагинского, наблюдал всё лично. Ополченцы Верховного Совета ворвались туда с оружием. Запугивали тех, кто пытался их остановить, нередко и стреляли — со стороны милиции тоже были погибшие [3-4 октября 1993 года, по официальным данным, погибли 25 военнослужащих МВД и Минобороны РФ — Republic]. Хорошо помню, как грузовик хасбулатовцев задом протаранил застеклённый первый этаж мэрии, как оттуда высыпали люди с автоматами и гранатомётами: боевики неонацистов из «РНЕ», приднестровские «гвардейцы». А события в Останкине? Такой же силовой захват здания, главного телецентра страны. Через всю Москву ехали грузовики с людьми Альберта Макашова [«заместителя министра обороны» в антиельцинском лагере]. Своим молодым соратникам они объясняли: убьют кого с автоматом — бери автомат, беги дальше, у нас пока ещё мало оружия, нужно как можно больше. Так что со стороны ребят Макашова и Руцкого всё это представляло вооружённую акцию, попытку путча. Действовали в духе большевиков из 1917-го: захват вокзалов, почт и телеграфа, всё по классике. И, конечно, эту попытку было необходимо подавлять. Да, высказывают порой и теории заговора, что люди Ельцина провели некую провокацию, сами вынудили противников на насилие. Я им абсолютно не склонен доверять. Макашов, Руцкой, Хасбулатов — все они безо всяких провокаций призывали сторонников захватывать власть, заранее запасали оружие, стягивали ветеранов локальных конфликтов, как тех же Приднестровских гвардейцев. Ставка на насилие изначально служила установкой Верховного Совета. С их стороны всё это с первых дней представляло игру в Октябрьский переворот 1917 года. А когда так «играют» взрослые с оружием в руках — всё это неизбежно кончается трагедией. — Получается, их расчёт строился, что тогдашние армия и МВД если не сочувствуют Верховному Совету, то сохранят в нужный момент нейтралитет? — А солдаты и милиция долгое время и не вмешивались в происходившее. Я хорошо помню ту трагическую ночь с 3 на 4 октября. Мне тогда пришлось много ездить по Москве — как советник уже захваченного Брагинского, я пытался по просьбе его родных вызволить Александра Павловича. Ездил на его машине, пытался хоть с кем-нибудь договориться, найти хоть каких-то посредников. И вот, улицы Москвы были совершенно пусты. Ни случайных прохожих, ни милиции, ни армии. Все попрятались. Приехал тогда в Новодевичий монастырь, чтобы поговорить с митрополитом Ювеналием (Поярковым). А ворота монастыря закрыты, как будто при польской осаде Смутного времени. Все заняли позицию выжидания, смотрели, чья возьмёт — в том числе и силовые структуры. Ельцин и министр обороны Павел Грачёв тогда с бору по сосёнке набирали хоть какие-то войсковые соединения, согласные вступить в бой. Все будто попрятались в окопы и вылезать из них отнюдь не спешили. Аналогии с событиями 24 июня нынешнего года напрашиваются сами собой. Только у Руцкого с Хасбулатовым не было такой армии, как у Евгения Пригожина. Поэтому с ними и сп