Накануне Нового года три прекрасных собеседника Сергей Чернышов Ксения Фадеева и Andrey Filimonov поговорили у нас о том, могут ли книги (и более широко - культура) помочь понять и пережить это время Сергей Чернышов: В сентябре 1932 года два знаменитых ученых, Альберт Эйнштейн и Зигмунд Фрейд, обменивались письмами, в которых обсуждали соотношение войны и человеческой сущности. Эйнштейн считал, что войны свойственны самой природе человека, а Фрейд полагал, что агрессивность можно излечить при помощи культуры. Вот цитата из письма Фрейда. "Когда людей призывают к войне, то многие позывы их души отвечают на этот призыв утвердительно, позывы благородные и подлые, такие, о которых говорят вслух, и другие, о которых молчат..." Также Фрейд полагал, что все, способствующее культурному развитию людей, так или иначе противодействует войне. Впрочем, в конечном счете и Эйнштейна, и Фрейда из Германии и Австрии изгнал Адольф Гитлер, пришедший к власти год спустя. Без малого сто лет прошло со времен этого диалога великих людей, а мы так и не знаем ответа на вопрос о природе человеческой агрессивности и возможности культуры как-то на это повлиять. Андрей, как вы для себя отвечаете на этот вопрос – может ли культура сегодня как-то реально противостоять злу, этой человеческой тяге к разрушению и агрессии? Андрей Филимонов: Вы знаете, в доступной мне сфере письма и литературы я стараюсь что-то этому злу противопоставить. Другое дело, что, в отличие от голосов Эйнштейна или Фрейда, мой голос едва ли будет услышан участниками войн, которые захлестывают человечество в разных концах планеты. Осталось только Китаю с Тайванем подключиться для, как говорится, "полного счастья", и Третья мировая война станет неминуемой. Впрочем, это ощущение мира, сходящего с ума, не покидает человечество уже больше ста лет, примерно, с 1914 года. И, кажется, никого и ни от чего культура не спасла – не остановила Холокост, не помешала созданию ГУЛАГа, не спасла от гибели в биробиджанском СИЗО Павла Кушнира, тончайшего музыканта, литератора и философа. При жизни о нем никто не знал, подписчиков у его канала были считанные единицы, так же, как и людей, пришедших на его похороны. Так что мой ответ скорее пессимистический – если злу не сопротивляться, оно побеждает. Сергей Чернышов: В Советском Союзе был такой специфический литературный жанр "Лейтенантская проза", когда писатели, они же лейтенанты - младшие офицеры, прошедшие войну, писали книги, в которых окопная правда противопоставлялась парадному официозу. Я имею в виду такие романы, как "Батальоны просят огня", "В окопах Сталинграда", "В августе 44-го", и так далее. Литературный критик Галина Юзефович в одном из интервью говорит, что "лейтенантская проза", перечитанная ею на третьем году вторжения России в Украину, потрясла её своей актуальностью. Как вы думаете, почему так называемые Z-авторы и военкоры не производят ничего подобного? Андрей Филимонов: Ну, что вы, Сергей! Какую же они могут производить лейтенантскую прозу, эти авторы, если за ними нет никакой правды? Как бы мы ни относились к маршалу Жукову, кидавшему миллионы людей на убой, как бы мы ни относились к Сталину, но та война была войной за свою территорию, за существование страны. Многие эмигранты изменили свое отношение к Советскому Союзу, после того, как Гитлер напал на СССР. А тут, извините, ровно наоборот. Это мы нападаем на другую страну, Россия нападает. И как бы ни тужились Z-авторы в придумывании каких-то высших смыслов для оправдания бомбардировок Киева, Харькова, Мариуполя и других городов, какие бы они ни выдумывали параллели с фронтовой прозой и фронтовой поэзией, ничего у них не получается. Фальшь лезет из каждой строки. Кстати, упомянутый вами роман "В августе 44-го" Владимира Богомолова, романтизирует ни много ни мало тот самый СМЕРШ, о котором любят вспоминать нынешние "патриоты". Это довольно-таки подростковая приключенческая вещь, которая была правильно идеологически оркестрована, но при этом хорошо написана. Более, конечно, тонкие вещи создавал Виктор Петрович Астафьев. Если уж говорить о фронтовой правде. Мне посчастливилось с ним общаться в 1999-м году. Он тогда опубликовал роман "Прокляты и убиты" – о том, как под Новосибирском готовят новобранцев на пушечное мясо, как их потом бросают на форсирование Днепра, если я не ошибаюсь, в 43-м году. Это был классический "мясной штурм". Но, повторюсь, любая параллель с нынешней войной – это фальшивка. Потому что, если уж с чем-то сравнивать полномасштабное вторжение в Украину, то, скорее, с Гражданской войной, когда Красная Армия совершала походы на Киев, на Тифлис, восстанавливая под красным флагом Российскую империю. И почти преуспела, только кое-где им оказали достойное сопротивление, как в Польше. И нынешние события они о том же – империя цепляется за свои бывшие территории. Сергей Чернышов: Вы помянули Виктора Астафьева, великого сибирского советского писателя. Ему в мае этого года исполнилось 100 лет. Юбилей широко отмечали в Красноярском крае, особенно, в его родной Овсянке. Но, насколько я понимаю, не очень сейчас в России любят вспоминать этот его роман "Прокляты и убиты", где он говорит, что надо не героическую войну показывать, а рассказывать о её ужасах. В одном из писем у него говорится: "Тот, кто до Жукова доберется и будет истинным русским писателем, это Жуков и Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне". Вам не кажется, что Алексей Навальный, убитый в этом году, и Павел Кушнир, убитый в этом же году, в конечном счете, тоже пытались добраться до главного нерва российского преступного режима и воздействовать словом, но у них ничего не получилось? Андрей Филимонов: 25 лет назад я ровно такие слова о маршале Жукове как военном преступнике услышал от Виктора Астафьева. Для меня это стало неким открытием, потому что, честно говоря, я до этого не уважал советскую литературу. Никакую. Мне было неважно, лейтенантская это проза, или капитанская, просто все, что издавали советские издательства, было как бы маркировано знаком пропаганды. Советским писателям приходилось идти на компромиссы, примерно, как и нынешним российским авторам. А иначе их не напечатают. Но самое страшное даже не цензура. В России ведь никогда не переводились "охранители" и любители запрещать что-нибудь во благо родины. Хуже всего – трусость современной русской литературы, которая не нашла в себе сил ничего важного сказать о войне. Павел Кушнир с его "Русской нарезкой" – одно из редчайших исключений. Но книгу его – опять же! – не заметили. О чем мы тогда говорим? О покойной русской литературе? Как говорится, умерла так умерла. Конечно, у неё есть некое загробное продолжение в нынешней (четвертой по счету?) эмиграции. Хвала издателям, которые стараются и выпускают неподцензурные книги. Не знаю, сколько у них читателей, подозреваю, что немного. Кому сейчас может быть интересен "русский фикшн"? Вот книга Алексея Навального, который заплатил жизнью за свои убеждения, переведена на английский, немецкий, итальянский, французский. И она людей действительно интересует по всему миру. Но, поскольку речь зашла об экзистенциальном опыте лишения свободы, давайте пригласим к нашему разговору человека, который не понаслышке знает российскую тюрьму, отбыл там срок, и он мог быть гораздо больше, если бы не произошло исторического обмена заложников, сидевших в России и российских шпионов, осужденных на Западе. Я имею в виду Ксению Фадееву, главу штаба Навального в Томске и ещё относительно недавно депутата Томской городской думы. Ксения, добрый день, что вы читали в тюрьме? Ксения Фадеева: Я прочитала много книжек. У меня прямо сейчас списка перед глазами нет. "На Западном фронте без перемен" Ремарка читала точно, а "Крутой маршрут" Лидии Гинзбург – даже два раза. Когда я была в пересыльной тюрьме в Мариинске, где библиотека совсем скудная, пришлось что-то совсем детское вроде "Трёх мушкетёров" читать. Но все равно лучше, чем ничего. Андрей Филимонов: Процесс чтения был для вас спасительным? Ксения Фадеева: Конечно. Это хороший способ занять время. Большую часть своего заключения я провела в СИЗО города Томска, где ты можешь выходить из камеры только на один час в день на прогулку, а всё остальное время находишься в замкнутом помещении с одними и теми же людьми. Понятно, что довольно быстро у вас заканчиваются все возможные темы для разговора с сокамерниками. И основной досуг — либо таращиться в телевизор, где мало что хорошего увидишь, либо читать книги и письма. Я очень благодарна людям, которые мне писали, потому что это не только поддержка моральная, но и способ, скажем так, приятно провести время, отвечая хорошим людям на их письма. Андрей Филимонов: Как вы думаете, литература может спасти нас от одичания, от пропаганды, от агрессивной ненависти к другим? Ксения Фадеева: Не знаю, это очень философский вопрос. Литература точно может поддержать, дать какую-то опору в тёмные непростые времена. А прямо спасти — вряд ли, честно говоря, я думаю, что это так не работает. Андрей Филимонов: Мы подводим итоги 2024 года. Может быть, вы поможете нам вспомнить что-то не совсем мрачное? Ксения Фадеева: Освобождение политзаключённых по обмену было чудом неожиданным. Когда я уже на свободе получ